Сводный гад - Эля Пылаева

— И Иван не при чем! Это я! Ясно! Если бы не он… Сейчас меня бы здесь не было!! И искал бы ты меня дальше по моргам и больницам!

В гостиной повисает тишина.

— Ладно… — кладу на стол ключи и кредитку. — Забирай!!

Бросаю на Эдика взгляд. Он что-то совсем поник.

— Эдику плохо. У него температура высокая. Врача надо вызвать.

— Отбой, — тихо бросает отец своей гвардии. — Идите наверх, дети.

Мама залетает с улицы, обнимая меня без всяких выволочек. И просто всхлипывает.

— Извини, мам… — выступают у меня слезы тоже.

Иван уходит наверх.

Эдик — в мою комнату. Мы ждём врача и его маму…

Сижу рядом с ним на кровати. Мне равнодушно. Хотя я мочу полотенце, отжимаю его, кладу ему на лоб, как делает мама, когда я болею. Но смотрю в стену. Там где-то Иван, прямо за ней. И моë сердце тоже там. Непреодолимо тянет туда.

Выхожу на балкон. Стучу к нему, приоткрывает дверь.

— Можно?

Отрицательно качает головой, тяжело сглатывая.

— Не заходи ко мне в комнату. Никогда.

Растерянно стою в дверях.

Он берёт пачку сигарет и выходит ко мне на балкон.

— Почему?…

Молча курит, застряв уставшим взглядом где-то на моей шее.

— Вань… — обиженно кусаю губы.

Но мне больше некого попросить.

— Там собака… — срывается мой голос. — Я понимаю, что ты устал очень…

— Номер скидывай, — тушит сигарету, встряхиваясь, взъерошивает волосы.

Я, торопясь, перекидываю ему контакт.

Он набирает. Скупо говорит с хозяином.

— Ясно… — стихает его голос. — Понятно.

— Что?! — заглядываю ему в глаза.

— А собаку забрали другие люди, — ровно и уверенно.

Мой взгляд плывёт, я прислушиваюсь к своему сердцу. Оно сжимается, сбиваясь с ритма и грудь окатывает волной щемящей боли.

— Ты соврал! — начинает трясти меня. — Ты врешь! Её усыпили, да?!

— Нет. Я же сказал — забрали еë, - спокойно, убедительно.

Его голос такой честный, и взгляд тоже.

Но я ловлю правду через что-то другое. Просто чувствую еë.

— Усыпили! — начинаю беззвучно рыдать я, захлебываясь.

Потому что уже полюбила эту собаку, которую никогда не видела.

— Нет! — сгребает меня. — Нет, Ясь! Забрали!

Не в силах контролировать эмоции, отталкиваю его. Словно он в этом виноват.

Но виновата я!!

Иван не отпускает, скользя губами по моим мокрым глазам, щекам.

— Яся…

— Зачем они так сделали?! — задыхаюсь от слез. — Я же сказала — приеду.

— Забрали её! — рявкает он, сжимая меня до боли. — Всë!

Мы сползаем по стене на пол. Я рыдаю у него на груди.

— Я тебе щенка куплю, хочешь? — гладит меня, пытаясь успокоить.

— Не хочу я никакого щенка. Я эту люблю-ю-ю… Зачем мне другая?! — заикаюсь я.

— Ну, всë… всë… Всë!

Сжимает мои волосы, задирая лицо. Смотрит в глаза остекленевшим взглядом. Веки смыкаются, ведёт ласково щекой по моей. Касаемся носами. Целует меня в бровь. И снова прижимает к груди, утешая. Всхлипывая, слушаю его тревожное сердце. Наши пальцы сплетаются… Вылетаю в болезненную прострацию. Тупо, не моргая смотрю вперёд на стену.

— Не хочу никого видеть, — шепчу вяло.

Он поднимается, берёт меня на руки, уносит к себе. Укладывает на кровать. Закрывает одеялом.

— Спи…

Переодевается, уходит.

Плаваю в его успокаивающем запахе, словно он всë ещё обнимает меня. Обессиленно отключаюсь.

— Бессо Давидович, я не могу, правда. Я труп… Застряли вчера, полночи её толкали… Ага… — объясняю. — Мышцы до отказа. Надо восстановиться. Алёне Максимовна позвоню обязательно. По весу вниз пошёл, — отчитываюсь я. — Спасибо! До завтра.

Надо возвращаться.

Не хочу туда ехать… Как-то неприятно ворочается внутри. И в тот же момент — тянет… Мне нужно к Ясе. Хорошо бы до того, как она проснётся. У меня для неë лекарство.

Звонит Алексей Михайлович.

— Да.

— Иван, вернись, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть.

— Вы меня не обидели.

— Пойми меня. Ты самостоятельный взрослый парень. Ярославна — инфантильная и тепличная девочка. У вас не одинаковое «дано»! Она не может о себе позаботиться. И защитить себя не может.

— Да я не спорю.

Но он словно не мне, а себе доказывает, почему сказал так, как сказал. Я честно говоря и не заметил бы, если бы Яська не акцентировала.

— Да мне правда всë равно, Алексей Михайлович. Мне особой любви никто в рамках нашего договора не обещал. И я конечно приеду, слово я своë держу. Так что можете не… Не надо, в общем, этого всего. Всë нормально.

— Иван… Я с тобой не в рамках нашего договора сейчас говорю. Как отец.

— Нормальный вы отец. Ярославна вас любит. Через пару часов буду.

— Да подожди ты! Что ж ты такой ёрш! — злится.

Ну, окей.

— Мне, правда, очень хочется, провести с тобой время как-то… более… Наладить отношения… Сделать это не формальным. Но сейчас действительно очень тяжёлый период! Когда это закончится, я всë компенсирую. Обещаю.

— Да что Вы хотите от меня, я не понимаю! — начинаю нервничать я.

— Да я сам не понимаю… — вздох. — Ладно. Просто играй в моей команде, пожалуйста. В долг.

Мне немного его жаль, заëбанный он какой-то по жизни.

— Я пытаюсь…

Надо ехать, да. Но перед этим одно дело минут на двадцать. Забегаю в кофейню на набережной возле спортивной площадки. Оглядываю столики.

Вот она, кажется. Авка у неё такая, что лица не видно. Только копна рыжих волос.

— Лера?

Оборачивается. У меня на секунду раздваивается восприятие.

Эту Леру я знаю! Но не как подписчицу. Подружка Ясина.

— Да! — улыбается.

— Неожиданно! Обычно я исключаю из «рулетки» всех знакомок, — улыбаясь, присаживаюсь я. — Чтобы было честно.

— Я честно сделала ставку и честно выиграла. Меня обещали угощать кофе и радовать компанией.

— Легко! Какой кофе ты любишь?