Жена напрокат - Надежда Мельникова

меня взгляда. А не могу понять, что у него на уме, и не представляю, что конкретно он скажет. Обычно я читаю его настроение, а тут вообще полный ноль.

Я же хотела уволиться, вот пусть и увольняет. Но надо… надо, наверное, всё же попросить прощения. Нехорошо это. Я сама не подарок, и за мной очередь не стоит.

Смотрю на него, и голова немножечко кружится. Он, конечно, наговорит мне сейчас такого, что придётся из его машины в прямом смысле катапультироваться, но я начала первой.

— Анька, привет! Я тебя везде ищу! — Резко и крайне неожиданно преграждает мне путь Фёдор.

Приятель закрывает собой улицу, лишая меня возможности видеть Белозерского.

— Там снова сосиски. Саня занял стол, ну стоячий — тот, в углу. Сидя мест уже не было. Я тебя искал, тритон опять задержал?

— Нет, мы просто, — отодвигаю в сторону Фёдора, говорю едва ворочая языком, так волнуюсь, что всё как в тумане. — Мы делали разные дела там, наверху, потом дела закончились и появились новые.

Сама не разберу, что несу, потому что мой злобный босс больше не в машине. Он вышел из тачки, хлопнув дверью, и направляется к нам.

— Федя, ты иди, я не смогу. — Пытаюсь избежать их встречи.

— Почему ты не сможешь?

Ну просто банный лист, а не Фёдор.

— Я не смогу, потому что у меня опять дела. Те недоделанные, которые остались с утра. Мне надо в налоговую, в фонд социальной защиты, в администрацию железнодорожного района.

— И все это на одном обеденном перерыве? — гогочет Фёдор и кладёт руку на мой локоть, так же, как делал недавно тритон.

Что это за локтеприкладство сплошное?

— Добрый день.

Его глубокий мужественный голос заставляет вздрогнуть. Фёдор мгновенно съёживается до состояния забытой в пустой консервной банке горошинки. А я истерично облизываю мигом пересохшие губы.

— Здравствуйте, Герман Игоревич.

— Анна, пойдёмте, — презрительно смотрит на мою руку, куда прилепилась пятерня Фёдора. — У нас дела.

— Я ему уже сообщила, что у нас деловые дела. Поэтому да, надо идти. Я уже иду, Герман Игоревич.

Я в полном смятении. Отчего-то растерялась. И несу всякую чушь.

Только бы не сказал. Умоляюще смотрю боссу в глаза: «Нет, нет, нет, не говори это!» Не вздумай сообщить, что я якобы твоя невеста. Ну пожалуйста. Хоть раз подумай о чужих чувствах. Докажи, что тебя волнует не только собственное мнение. Рассказав о помолвке, ты избавишься от Фёдора, но я против. Ну же.

Белозерский молчит. Больше ни слова. Разворачивается и уходит обратно к машине.

— Ка-а-а-а-апец, ты видела? Чё это ваще было? Чего он хотел? Великий и ужасный тритон подошёл к секретарше, чтобы позвать её? Ваще в шоке. А помнишь, ещё и в лифте тебе разрешил с ним кататься? Влюбился, что ли? — ржёт Федя, потряхивая кудряшками.

— В кого?! — Пугаюсь.

Меня отчего-то моментом обдаёт холодным потом.

— Да хоть в ту звезду, что была с ним в ресторане. Просто, когда мужчина влюбляется, он становится мягче, добрее.

Пожав плечами, спешу избавиться от друга.

— Мне пора, встретимся позже.

— Ну дела, — таращится Федя на босса.

А я иду к машине и не могу успокоиться. Всё это так странно, ибо Белозерский не садится в тачку, он открывает для меня дверь, приглашая внутрь.

Мы с ним замираем. Он суров, как и подобает оскорблённому мужику. А я дрожу. Глаза в глаза. Надо бы сесть в машину, но всё так запуталось.

— Герман Игоревич.

— Да, Аня.

— Я прошу у вас прощения. Я не имела права говорить, что в вас ничего нет. В вас много всего. Вот даже бицепсы с трицепсами, — кивнув на сильные рельефные руки, придерживающие дверь, — у вас на зависть. А ещё вы умный, упёртый и хваткий. Извините за те слова. Это было лишним.

Он хоть и смотрит исподлобья, но немного успокаивается. Такое ощущение, что ему были важны мои извинения. И, когда я вижу, что он простил меня, внутри происходит что-то странное. Меня накрывает тёплой легкостью. И я позволяю ему собой командовать. Снова.

— Садитесь уже, Анна, с вами как на американских горках, только и успевай зад от удара прикрывать. — Делает знак рукой, заманивая в салон.

Сама не знаю, отчего расплываюсь в улыбке, искоса и — мама мия! — игриво глядя ему в глаза.

И он ухмыляется в ответ. А я хоть и соблюдаю дистанцию, ощущаю, что всё вокруг загадочно плывёт и плавится. Это я таю или мир вокруг?

— Давайте уже скорее, — подгоняет, — а то я с голоду умру, так и не став нежнее.

Издевается, гад, но я всё равно улыбаюсь.

Глава 22

— Здравствуй, Аня. Рад видеть, ты теперь в этой машине частая гостья, — приветствует меня Дмитрий.

Подмигивает. Улыбаюсь ему, встречаясь взглядом в зеркале заднего вида. Он за рулём, мы с Белозерским — на заднем. Нет, он точно его брат или сват, потому что тритон ухмыляется и утвердительно качает головой, замечание водителю не делает.

А мне до сих пор стыдно за свою импульсивность. Раньше я была идеальной секретаршей, следовала за ним тенью, беспрекословно подчинялась, принимала его таким, какой он есть, а теперь веду себя словно порывистый ребёнок. Надо же, как меня изменила фиктивная помолвка.

Сказала и убежала. То радуюсь и обижаюсь, то увольняюсь, затем по новой надеваю кольцо. А сейчас вот еду с ним в ресторан.

Кошусь на красивый профиль. Мне понравилось, как тритон пришёл за мной и снова отвадил Фёдора. Это прям шаг с его стороны. Удивительно. Понимаю, что всё ради выгоды, но тем не менее приятно.

— Представляешь, Дим, Аня считает, что я не нежный.

— Ну не знаю, босс. Мне кажется, очень даже, — дурачится водитель. — Помните, когда на вас братки наехали, а у меня огнестрел был? Вы тогда достаточно нежно меня перевязали.

Мужики ржут. Я смотрю на одного, потом на другого, и всё становится на свои места. Если у Димы было ранение и хозяин ему помогал, значит, скорее всего, водитель закрыл босса телом. Вот откуда такие близкие, панибратские отношения. А тритон тоже молодец, не бросил водилу, спасал. Может, и ему ничто человеческое не чуждо.

— Куда путь держим?

— Давай в Сергиевский, дама