Заир - Пауло Коэльо

— Да нет, этого недостаточно, чтобы рисковать жизнью. Онвозвращается к своей истинной человеческой сути.

— Война?

— Нет. Любовь.

— И ты останешься с ними?

— Думаю, что да.

— Скажи своим шефам в агентстве, что с тебя хватит.

— Не смогу. Это как наркотик. На войне моя жизнь обретаетсмысл. Там бывает негде вымыться, ешь из солдатского котла, спишь не большетрех часов, а потом просыпаешься от пальбы, там в любую минуту кто-то можетбросить гранату... но все это обостряет ощущение жизни. Понимаешь? Тыежеминутно, ежесекундно ощущаешь, что живешь. Там нет места печали, унынию,сомнениям — ничему нет места, кроме огромной любви к жизни. Ты следишь за моеймыслью?

— Очень внимательно.

— Там, в бою, в средоточии скверны... на тебя как будтонисходит божественный свет. Тебе бывает страшно, но — не в бою, а до или после.А когда гремят выстрелы, ты видишь человека на пределе его возможностей — онспособен и на героический, и на самый бесчеловечный поступок. Под градом пульон вынесет раненого товарища, но не пощадит никого, кто окажется на линии огня,— ни женщину, ни ребенка. Люди, честно жившие в своих маленьких провинциальныхгородках, где никогда ничего не происходит, вламываются в музеи, крушат вещи,пережившие века, воруют то, что им совершенно не нужно. Запечатлевают нафотоснимках свои зверства и гордятся ими вместо того, чтобы стыдиться иутаивать их. Это безумный мир. А люди, которые в мирной жизни обманывали ипредавали, на войне усваивают дух товарищества, чувствуют себя частью единогоцелого и оказываются неспособны на бесчестный поступок. Короче говоря, на войневсе действует с точностью до наоборот.

— И, судя по твоим словам, война помогла тебе ответить навопрос, который Ганс задавал Фрицу в токийском баре?

— Помогла. Ответ заключен в словах иезуита Тейяра деШардена, который сказал: «Мы уже подчинили себе энергию ветра, морей, солнца.Но день, когда человек овладеет энергией любви, по значению не уступит открытиюогня».

— И ты поняла все это, побывав на войне?

— Не знаю. Но я видела, что, как ни странно, человек навойне счастлив. Мир для него обретает смысл. Я уже говорила тебе: абсолютнаявласть или самопожертвование придают значение его жизни. Он получает возможностьлюбить без оглядки, без границ, ибо ему нечего терять. Смертельно раненыйсолдат никогда не скажет врачу: «Спаси меня!» Обычно его последние слова:«Скажите жене и сыну, что я люблю их». В такой отчаянный момент они говорят олюбви!

— Выходит, что человек находит смысл жизни только на войне?

— Но мы всегда на войне. Мы ведем постоянную борьбу сосмертью, хоть и знаем, что в итоге победа останется за ней. Просто в«вооруженных конфликтах» это предстает более наглядно, но и в мирной,повседневной жизни происходит то же самое. Постоянно чувствовать себянесчастным — непозволительная роскошь.

— И чего же ты хочешь от меня?

— Помощи. А помощь — не в том, чтобы сказать: «Подайзаявление об увольнении», ибо это только усилит мою душевную смуту. Мы должнынайти способ сделать так, чтобы эта чистая, абсолютная любовь прошла через нашетело и распространилась вокруг. Единственный человек, который сумел меняпонять, — это мой переводчик: у него случаются настоящие озарения насчет этойэнергии, но он, мне кажется, не вполне от мира сего.

— Уж не о Господней ли любви ты говоришь?

— Если человек способен любить своего партнера, не ставя емуусловий, не навязывая ограничений, то этим он выражает свою любовь к Богу.Проявляя любовь к Богу, он полюбит своего ближнего. Если полюбит своегоближнего, то будет любить себя. Если будет любить самого себя, все станет насвои места. Изменится ход Истории. Ее не изменят ни политика, ни завоевания, нитеории, ни войны, ибо это всего лишь повторение одного и того же, — того, чтомы видим от начала времен. История изменится, когда мы сумеем использоватьэнергию любви, как используем энергию ветра, моря, атома.

— И ты полагаешь, что мы с тобой сумеем спасти мир?

— Я полагаю, что не только мы с тобой думаем в этомнаправлении. Так ты поможешь мне?

— Да, разумеется, только скажи, что я должен делать.

— Этого-то как раз я и не знаю!

***

Симпатичная пиццерия, куда я регулярно захаживал еще с техпор, как впервые попал в Париж, ныне стала частью моей биографии: именно в этомзаведении я решил отметить вручение мне ордена Наук и Искусств, которогоудостоило меня французское Министерство культуры, — хотя многие сочли, что длятакого торжественного случая лучше подошел бы ресторан подороже и поизысканней.Однако хозяин пиццерии Роберто был для меня чем-то вроде талисмана — всякийраз, как я приходил к нему, в моей жизни происходило что-то хорошее.

— Я бы мог начать с общих фраз, рассказывая о том, какойуспех имеет моя книга «Время раздирать и время сшивать», или о том, какиепротиворечивые чувства обуревали меня во время вашего представления.

— Это никакое не представление, — поправил Михаил. — Это —встреча. Мы рассказываем истории и танцуем ради Энергии Любви.

— Я бы мог начать с чего угодно, чтобы дать вам времяосвоиться. Но ведь мы оба знаем, что свело нас за одним столом.

— Не «что», а «кто». Ваша жена, — произнес Михаил с вызывающимвидом, свойственным людям его возраста: сейчас он не напоминал робеющеголюбителя автографов или духовного лидера на «встрече».

— Ошибка. Моя бывшая жена. И я обращаюсь к вам с просьбой —мне нужно увидеться с ней. Пусть она сама, глядя мне в глаза, объяснит, чтопобудило ее уйти. Только так я смогу отделаться от моего Заира. В противномслучае я буду круглые сутки, днем и ночью думать об этом, в тысячный разосмысляя эту историю, пытаясь определить, когда же именно я допустил ошибку инаши с ней пути стали расходиться.

Михаил засмеялся.

— Прекрасная мысль — переосмыслить историю. Именно так ипроисходят все перемены в мире.

— Весьма вероятно, но давайте оставим философские дискуссии.Уверен, что у вас, как у каждого молодого человека, есть точный рецептусовершенствования мира. Но, как и каждый молодой человек, вы станете старше,достигнете моих лет и тогда поймете, что перемены даются нелегко. Впрочем,сейчас об этом говорить бесполезно... Итак, вы можете выполнить мою просьбу?

— Сначала позвольте спросить — она простилась с вами?

— Нет.

— Сказала, что уходит?