Кот недовинченный - Анна и Сергей Литвиновы

В статье, с пятое на десятое переведенной Катей, говорилось:

Вчера около девяти часов вечера жители набережной Святого Николая на острове Лидо наблюдали в окна своих вилл редчайшее для этого тихого района зрелище: уличную потасовку. По словам одного из жителей, давшего нам интервью на условиях анонимности, он стал свидетелем настоящей рукопашной битвы. С одной стороны, в поединке участвовали трое мужчин и одна женщина. Как впоследствии установила полиция, все они – русские, прибывшие в наш город по туристической визе. Их имена – Рашид Нургалиев, Николай Патрушев, Сергей Шойгу и Валентина Матвиенко…

«Экие-то фамилии! – поразилась Катя. – Трудно поверить, что сами наши руководители партии и правительства на венецианской набережной по ночам дерутся. Значит, какие-то русские, с особым цинизмом, их именами назвались. Или, может, у них на фамилии наших политических лидеров даже фальшивые паспорта выписаны?»

Катя стала читать дальше – второй абзац дался легче:

Четверым русским в ночной схватке противостояли, по сведениям того же источника, двое: молодой человек (возможно, тоже русский) и девушка, по виду – японка. Несмотря на численный перевес, именно за последними осталась победа в потасовке. Трое русских из первой группировки – Нургалиев, Шойгу и Матвиенко – остались лежать на асфальте, четвертый очутился в водах венецианской лагуны. Японка и молодой человек немедленно скрылись с места происшествия в направлении муниципального пляжа острова Лидо.

Полиции, которая прибыла, по своему обыкновению, на место событий с безбожным опозданием, оставалось только вылавливать из вод лагуны русского Николая Патрушева, а также констатировать, что ни он, ни его товарищи серьезно не пострадали. Все они были допрошены в полицейском участке. При этом, как сообщил нам комиссаре Бруно Гвинетти, задержанные единодушно утверждали, что они никого ни в чем не обвиняют, никакие посторонние люди в происшествии не участвовали, да и никакой драки вовсе не было – просто синьор Патрушев, будучи навеселе, свалился в лагуну. После формального допроса русских отпустили.

Между тем полиция все равно разыскивает загадочную парочку, которая скрылась с места происшествия, а также опрашивает возможных свидетелей событий.

Статья завершалась преисполненным пафоса обличительным абзацем:

Итак, похоже, что самоуспокоенность нашей доблестной городской полиции и лично квесторе Патта привела к тому, что волна войн между различными группировками русской мафии докатилась с улиц Москвы и Петербурга до вод нашей тихой лагуны. Причем в схватках банд русских гангстеров, возможно, уже принимает участие и всемогущая японская якудза. Что ж, поздравляем, синьор комиссар Патта!

Когда благостный Ленчик выполз из ванной с мокрыми волосами, благоухая ароматом одеколона «212», Катя швырнула ему газету и приглушенным голосом спросила:

– Что, Лелик, – твоя работа?! А, русский гангстер?

Затем она перевела ему заметку.

И, несмотря на то что у Кати не имелось никаких доказательств участия Ленчика в потасовке и она брала его на арапа (или, в более современном варианте, на понты), по поскучневшему лицу племянника тетушка все поняла. Мыслимое ли дело, что Лелик даже о кофе не вспомнил? А сидел, свесив голову набок, – словно его, маленького, опять за двойки ругали.

– Что делать-то будем? – зловеще поинтересовалась тетка. – Сдаваться комиссару Патте?

Но юный мафиози немедленно вскинулся:

– Надо предупредить Юкико!

«Вот и выяснилось само собой, – промелькнуло у Кати. – Загадочная Ленчикова пассия – японка. Наверное, та самая, что я видела утром в ресторане. И зовут ее, значит, Юкико. Молодец, Лелик. Укрепляет дружбу народов. Может, у меня внучатые племянники раскосенькими будут?»

Но вслух она сказала:

– Ты подожди, племяш. Не убежит твоя Ю-ки-ка. Надо решить, что нам-то с тобой делать.

Тетка и в обычной-то жизни пользовалась у племянника авторитетом – а уж в данной экстремальной ситуации он тем более был готов ее слушаться. Ленчик покорно сел.

– А что делать? – буркнул он. – Надо нам валить из этой Венеции. Все, что нужно, мы здесь уже сделали. А Дворец дожей в другой раз посмотрим. Усипуем из города, и все. Вряд ли нас Интерпол искать будет.

– Не нас, а вас, – мстительно уточнила Катя.

– Ну, меня… А венецианская полиция поищет нас, поищет – да и успокоится. Претензий-то к нам никаких…

– Вопрос тут не в полиции, а в тех четверых, что на вас напали. Они пострашней полиции будут.

– Тогда тем более, тетенька, поедем отсюда. Все равно нам с тобой в Верону надо. Собирай, что ли, вещи?..

– А как же твоя японочка? – ехидненько прищурилась Катюша. – Бросишь ее?

– Японкой больше, японкой меньше! – залихватски отвечал Ленчик. – Все равно б расстались, не сегодня, так завтра.

Но видно было: на душе у юноши кошки скребут.

– Ладно, – вздохнул Ленчик, – пойду я все-таки предупрежу мою женщину. А то свинство получится: я уеду, а на крошку еще русские братки нападут. Или полиция арестует.

Остров Лидо-ди-Венеция, набережная Сан-Николо. Тот же день, 11 марта. 10.45. Леня

Леня нашел Юкико уже на берегу, на отельной пристани, где японские туристы дисциплинированно грузились на экскурсионный катер.

Вместе с девушкой он отошел чуть в сторону от сходней. Деревянный настил крошечной пристани скрипел и раскачивался. Под ногами плескалось море.

Ленчик скороговоркой пересказал Юкико содержание статьи в «Газеттино». Ее лицо осталось бесстрастным.

– Хорошо, что ты мне об этом сообщил, – ровным тоном проговорила она.

– Мы с моей тетушкой собираемся сматываться из Венеции, – сказал Ленчик. – Прямо сейчас.

В лице девушки что-то дрогнуло.

– Мы едем в Верону. – И, неожиданно для себя, Ленчик выпалил: – Давай с нами.

Юкико грустно покачала головой.

– Я не могу.

Наступила неловкая пауза. Потом они обменялись номерами своих мобильников – при этом Леня до боли остро понимал, что вряд ли кто-то из них когда-нибудь позвонит.

Трудно представить, что он приедет к ней в Японию.

Или она – примчится к нему в Москву.

– Прощай, – сказал Леня и осторожно поцеловал ее в щеку. – Fare the well, and if for ever still for ever fare the well[24].

И тут тихой японочке как крышу снесло. Она бросилась Лене на шею, стиснула его в объятиях и начала целовать его, и плакать, и шептать, что она его любит, и он навсегда в ее сердце, и она никогда не забудет его… Полный туристами теплоход терпеливо ждал – и японцы все, как один, отворачивались от молодых людей и прятали глаза при виде столь вопиющей прилюдной «потери лица». Потом капитан катера, поторапливая влюбленных, дал осторожный гудок, и Юкико, наконец, оторвалась от Лени, оттолкнула его, отвернулась и бросилась к сходням – теперь уж навсегда… Лицо Ленчика было мокро от слез – то ли ее, то ли его. Бравый, загорелый матрос убрал настил и сделал Ленчику жест, означавший одновременно и уважение к его мужской победе, и сочувствие к горечи его разлуки. Пароход отвалил от пристани, Юкико на палубе не было видно, и Ленчик тогда побежал, не оборачиваясь, назад в гостиницу…