Семь миллионов сапфиров - Денис Калдаев

Я не знал, как отблагодарить его за сердечность. Он называл меня дорогим гостем, мы сыграли две партии в шахматы, снова выпили по чашке кофе, а после он провел меня в свою громадную библиотеку, украшенную копиями старинных картин. Наслаждаясь филигранной техникой мастеров, я переходил от одной работы импрессионистов к другой, от «Кувшинок» Моне до эскизов Сезанна, пока не наткнулся на фотографию в простенькой рамочке.

Я не поверил своим глазам и, до потемнения надавливая на сомкнутые веки, стал потирать их. Это была она. Высокий лоб, два легких штриха бровей, те самые живые, миндалевидные глаза и нос с горбинкой. Внутри меня что-то запело, громко и радостно. Фото было сделано не так давно, максимум пару лет назад, но в отличие от многочисленных картин и книг на нем не лежало ни пылинки. Я был взволнован, в лицо ударила краска, и Арктур заметил это.

– Что-то случилось? – спросил он и испытующе посмотрел на меня.

– Это ваша дочь? – Мой голос дрожал.

Он кивнул, вынул из кармана халата свежий платок и бережно протер фотографию. В груди закипал жар, мне остро захотелось увидеть эту девушку вживую; но все это казалось очень странным: я так отчаянно искал и… вдруг очутился в ее отцовском доме – как тут не поверить в судьбу?! «А потом можно будет смело умереть. Может, для того я и живу, чтобы полюбить и в одночасье погибнуть?» – подумал я тогда.

Словно неодолимая сила тянула меня к этой девушке, и я принимал неотвратимость смерти, лишь бы краешком глаза посмотреть на это чудо. Этого мне ужасно недоставало. Но влюбился ли я тогда по-настоящему? Или то была всего-навсего химерическая мечта, а я лишь отчаянно цеплялся за любое проявление жизни?

Я спросил, где же она. Арктур поднял на меня свой прозрачный взгляд и сказал, что Иона (так ее звали) очень редко к нему заезжает, а сейчас она скорее всего в Фарфалле.

– Моя дочь – агнец, – прошептал он, поднял подол халата и промокнул глаза. На его лице было такое выражение, какое бывает у человека, увидевшего мертвого младенца.

Весь следующий вечер я собирал вещи. На закате, под теплым июньским дождем, я уже спешил на «Аэроэкспресс», у которого была остановка в районе Фарфаллы. Одна ночь в душном вагоне – и я буду на месте, за триста километров от Самшира.

– Смотри – это же хромой агнец! – зазвенел чей-то голосок, и мне в спину прилетел камешек. Я оглянулся и увидел двух мальчиков лет десяти. Они осмелились кинуть в мою сторону кусочек щебня. Я грозно сдвинул брови, в ответ мальчишки состроили рожи и убежали. Неужели у меня действительно написано на лбу, что я класса «А»?

Аэроэкспресс, вытянутый, как пуля снайпера, и столь же быстрый, решительно рассекал ночь. И опять мне почудилось, будто в купе пахнет горьким миндалем. За иллюминаторами тихо свистело, плыли размазанные огни городов и деревень, коммун и поселений, сменяясь вязкой темнотой. Я упорно вспоминал наш разговор с Арктуром. Но скоро мое сознание переключилось на тему, которая волновала меня гораздо больше.

Я думал о той девушке. Что, если я ее не найду? Что, если игра не стоит свеч? Я был похож на маньяка, ведущего нелепые поиски. Так откуда же взялась эта слепая уверенность, мистическое знание того, куда приведут меня ветры нового дня? То было чутье, странное наитие, не больше.

Со мной в купе ехал молодой математик.

Он представился – Франц Гилберт. Когда я увидел его впервые, он показался мне словно бестелесным, вырезанным из тонкой газеты, а сейчас я даже не в силах вспомнить его лицо. Оно расплывается, как акварельный портрет, на который опрокинули стакан воды.

Помню, мне не верилось, что этот узкоплечий анемичный парень, похожий на детское папье-маше, – живой. Спутанный чуб из рыжих волос почти полностью закрывал левый глаз, который зеленым окуляром непрерывно смотрел в блокнот. Однако чем-то мне этот человек приглянулся, несмотря на свой пришибленный вид.

Франц что-то считал на засаленных страничках, которые были испещрены сотнями формул. Делал он это взахлеб, даже фанатично. Под его ручкой витиевато скользили значки интегралов. Листок за листком. Уравнение за уравнением. Я успел налюбоваться пейзажами за иллюминатором, прочитать одну из сказок Арктура и немного поспать, а Франц все вычислял как заведенный, без малейшей передышки.

Мы перекинулись парой фраз, и выяснилось, что парень решает сложнейшую задачу, которая именуется проблемой Грецена. Оказалось, что она напрямую связана с опытами биоинженеров по продлению жизни.

Я задал вполне логичный вопрос: «А разве квантовые компьютеры не могут за доли секунды разбить эту задачу в пух и прах?» На что Франц вразумительно ответил, что эта проблема соседствует с теориями искусственного интеллекта, что уже подразумевает парадокс, а этот самый интеллект, в свою очередь, настолько непредсказуем и трансцендентен, что…

– Довольно, я все понял, – скромно улыбнулся я. Мне было неловко (конечно, я ничего в этом не смыслил), но ученого словно прорвало. Сначала он сообщил мне, что за решение Открытым математическим обществом обещана громадная премия. А потом случайно брякнул, что ему осталось чуть больше недели.

– Я не успеваю с проектом! – со злостью сказал он. – И не смотрите на меня так, будто понимаете мое состояние.

Я вспомнил шутку отца о математиках класса «А» и поморщился, как после дольки лимона. Мне хотелось сказать, что и на моем счету совсем крохи, но я все-таки придержал язык за зубами. Что, если рядом со мной далеко не «случайный» пассажир?

– Вы даже не представляете, как мне страшно, – лепетал Франц. – Я ведь даже и не жил по-настоящему. Шесть лет назад мне выпал класс «Б», и знаете, что я сделал?

– Что же?

Он улыбнулся, точно грустный Арлекин.

– Я потратил все свое время на математику.

– Но Анализ может и ошибиться, – я попробовал его утешить.

Франц лишь фыркнул.

– Мне легче поверить во второе пришествие, чем в этот ничтожный процент!

Точную цифру он так и не назвал – лишь намекнул на закон о неразглашении. Я тогда даже не спросил, куда он направляется. Под глазами Франца выступали фиолетовые круги, взгляд был безумен, а руки дрожали, как у пьяницы, расплескивая чай из чашки. Он признался, что не спит уже третью ночь подряд.

– Я обязан решить эту задачу, – то были его последние слова. Он отвернулся и погрузился в свои математические моря.

Я встречал на своем пути много людей, но именно этот человек намертво отпечатался в моей памяти. Голос, взгляд, манера держаться. Но не лицо.

Меня восхитила его решимость одержать верх над гениальной задачей. На его напряженном лбу выступили капли, взгляд быстро забегал по строчкам, и вновь зашелестели страницы блокнота. Я припомнил урок в Самшире, когда один из учителей обмолвился о мотивации. Думаю, нам пудрили мозги, что агнцы – лишь проходные звенья эволюции. Порой именно они стоят за научно-техническим прогрессом. Теперь я своими глазами видел, что страх перед неизбежным способен сотворить чудо.