Королева Бланка - Владимир Москалев

Филипп сделал шаг, другой, встал напротив Бланки и смело посмотрел ей в глаза. Нет, он не пал низко, ибо перед любой женщиной низко пасть не может ничто. Он просто понял, что проиграл, и с достоинством принял поражение. Но как знать, думалось ему при этом, не лучше ли так, нежели томиться в тюрьме, как Рено, или кончить жизнь на плахе по обвинению в государственной измене?

Он ждал, зная, что Бланка, женщина умная, непременно что-нибудь скажет ему. Он не хотел раскрывать рта раньше её. Ему хотелось только ответить на её слова. И он услышал:

— Я готова забыть, граф, это маленькое недоразумение и поверить в то, что некие безрассудные головы попросту принудили вас выказать неповиновение королевской власти. Похоже, вы забыли, что она от Бога. Коли вы клянётесь не поступать впредь подобным образом и принесёте присягу верности молодому королю, то власть сумеет словом и делом дать понять графу Булонскому, что она высоко чтит его и помнит о его принадлежности к правящему дому Капетингов. Правительство выражает уверенность, что в будущем оно не будет иметь повода уличить Филиппа Булонского в измене. Напротив, оно вправе надеяться, что наш дражайший родственник немедленно же придёт ему на помощь, коли королевству станет угрожать враг. В подтверждение того, что король прощает графу его временные заблуждения, он дарит ему замки Мортен и Лильбонн — бывшие владения своего покойного отца.

— Отныне я весь и всё, что в моей власти, — к вашим услугам, государыня! — с поклоном ответил Филипп и, склонившись, припал губами к руке королевы.

— Сытая собака гавкает тихо, — прошептал один мятежник на ухо другому.

— Умерла щука, но остались её зубы, — так же тихо ответил тот.

А Тибо… Несчастный поэт! Всё это время он не сводил глаз с дамы своего сердца. Он наблюдал за движениями её рук, поворотом головы, за её манерой говорить, за её губами, глазами, прекрасным лицом! Он упивался всем этим, глядя на женщину, которую не переставал любить, и чувствовал, — чем больше он любуется ею, тем сильнее его любовь. Он знал, что не полюбит так страстно уже никого, потому что не было для него прекраснее женщины на свете. Но он не мог простить ей Реймса. Почему она так с ним? За что? Этого он не понимал и теперь мучился, терзаемый своей любовью и вопросом, на который не мог найти ответа. Одно он знал твёрдо: если она признает свою вину за тот случай в Реймсе, он упадёт к её ногам и не встанет, пока она не протянет к нему свои прекрасные, божественные руки.

Тем временем остальные участники неудавшегося мятежа, наблюдая разительную метаморфозу с графом Булонским, не стали утруждать себя предъявлением каких бы то ни было обвинений в адрес вдовствующей королевы. Её оберегала Церковь, Святой престол! Шутить с этим не следовало. Да и понятно стало всем, что правительство вверило бразды правления ей. Воспрепятствовать этому было уже невозможно.

Бланка называла каждого по имени, просила сказать, в чём её обвиняют. Но никто уже не хотел вступать в конфронтацию с королевской властью и, главное, со Святым престолом. Рядом с испанкой кардинал. Они приехали вместе. Он теперь всегда подле неё. Бильжо охранял Бланку своим мечом, кардинал — словом Божьим. Вот он стоит и внимательно смотрит на них всех и на каждого в отдельности. Никому не хотелось вызывать на себя гнев легата. Выставить себя явным врагом королевства — себе же во вред. И все торопливо, елейными голосками, будто и не существовало никакого заговора, стали уверять вдовствующую королеву в том, что не замышляли ничего худого ни против юного короля, ни, тем более, против матери-Церкви.

Настала очередь Тибо. Он оставался последним. Волновались оба, но она — сама не зная почему. Вероятно, вспоминалось, как, полулёжа близ её ног, он пел ей свои песни. И вот теперь вместо влюблённого трувера, он — мятежник. И где? В Шиноне. В обществе тех, кто её оклеветал.

Он подошёл — медленно, тихо, не сводя с неё глаз. Она смотрела на него молча, без злобы, даже ласково, — величавая, гордая, красивая, как Клеопатра, и недоступная, как царица Небесная. И понял Тибо в эти короткие мгновения, когда стоял перед ней, что нет ему в жизни другой радости, кроме как беспрестанно клясться в любви этой женщине, смотреть в её дивные, широко распахнутые глаза, целовать её белые руки и петь ей о своей любви. Но чёрной тенью застилало прекрасное видение перед ним сцена в Реймсе. Как она могла?.. Ведь он любит её, и он спешил к ней!.. А она с ним так обошлась.

Бланка без труда прочла в его глазах то, о чём он думал в эти минуты, и сказала ему, мягко, без упрёка:

— Граф, зачем же вы собирались выступить против меня? Что сделала я вам плохого?

Он ответил ей словами тени, которая продолжала стоять между ними, бросая на даму его сердца мрачные блики:

— Вы не пустили меня на коронацию. Вы подговорили народ, и он выгнал меня из города. А я так торопился, желая увидеть вас в блистающих нарядах, в золоте и серебре, озарённую пламенем тысячи свечей!..

— Тибо, — сказала она, обращаясь к нему не по титулу, а как к другу, — вы стали жертвой злого навета. Я знаю, что вы спешили во дворец. Вы ехали ко мне, но вам преградили дорогу. Слушайте же меня внимательно, мой храбрый рыцарь. Меня оклеветали. Клянусь вам образом Пречистой Девы Марии и сына её Иисуса Христа, что я не отдавала такого приказания! Клянусь вторично, что я ждала вас и была искренне огорчена, не увидев вас на церемонии коронации. Клянусь вам также в том, что я… Боже праведный, каких ещё клятв вам надобно…

Тибо упал на колени. Он всё понял. Он смотрел на неё глазами, полными любви, и из них одна за другой катились по его щекам горячие слёзы.

— Ваше величество… Моя королева!.. О, простите, простите же меня за то, что я посмел усомниться в ваших нежных чувствах ко мне! — пылко воскликнул он. — Я был введён в заблуждение. Ведь мне сказали, что вы не хотели меня видеть. Теперь я понял, как ошибался. Отныне я ваш самый верный слуга! Приказывайте, повелевайте мною! Я же, в свою очередь, клянусь, что никогда больше не выступлю против вас и буду вашим самым преданным вассалом! Всё, что у меня есть, — всё ваше! Вам стоит только захотеть, и я положу к вашим ногам всю Шампань!

Бланка улыбалась. Сердце её пело. От любви? Она не стала бы это категорично утверждать. Оно пело оттого, что тень отчуждения между ними исчезла, испарилась, изгнанная прочь ярким лучом солнца, выглянувшего из-за туч. Она была всего лишь женщиной, и ей нравилось, что у неё есть рыцарь, о котором столько говорят и по которому сохнут дамские сердца в королевском дворце. Она немолода, в два раза старше любой из её фрейлин, и её женскому самолюбию льстило, что в неё влюблён такой красавец-мужчина! К тому же он самый крупный и отныне самый преданный из её вассалов.

Бланка ликовала оттого, что победила. Она была рада, что отныне Тибо вновь становился ей другом. Она медленно поднялась с кресла и увидела, что он хочет поцеловать ей руку, но не решается, не имея на это её дозволения. И она, не гася улыбки, протянула ему свою руку. Тибо, совсем потеряв голову от любви, припал к ней жарким поцелуем.

Бывшие мятежники переглянулись. Целовать руку королеве могли лишь двое: супруг и её фаворит. В те времена говорили просто — любимчик. Теперь Тибо для них недосягаем. Впрочем, мыслям о мятеже уже не место в их головах. Надолго ли? А пока — но это уже на другой день — разбитая в пух и прах коалиция принесла вдовствующей королеве Бланке Кастильской клятву верности в письменном виде…