Ты – настоящая - Лора Брантуэйт

Один из особенно сильных порывов с грохотом распахнул второе окно кабинета, неплотно прикрытое. Раздался звон. Оконная створка, повинуясь воле стихии, распахнулась, и с подоконника упала китайская фарфоровая ваза ручной работы. Она разлетелась на тысячи мелких осколков. Занавеска выгнулась, словно привидение, и затанцевала под звуки весело воющего ветра. Он ворвался в комнату, будто буйный лесной зверь, пронесся по кабинету и разметал все, что смог. Деловые бумаги на рабочем столе, сухие декоративные цветы… Косые струи ливня ворвались в комнату следом за ветром. На паркете, усеянном фарфоровыми осколками, прямо на глазах появлялось озеро, рождающееся из сотен дождевых капель. Полыхнуло особенно ярко. Громовые раскаты разорвали свинцовую плоть плачущих туч.

Виктория и Джон бросились к окну одновременно. Их обдало дождевыми брызгами и запахом влаги. После непродолжительной борьбы со стихией окно удалось закрыть. Оттого что ветер завывал теперь где-то за двойным стеклом, возникло обманчивое чувство безопасности.

– Жалко. Очень красивая вещь. Была. – Виктория присела на корточки и подняла острый осколок фарфора.

– Это ты красивая… – Джон едва удержался, чтобы не зажать себе рот ладонью, настолько неожиданно и непосредственно сорвались с его губ эти слова.

– Что?.. – Виктория дернулась от боли. После его слов она так сильно сжала ладони, что осколок вонзился ей в руку. Тонкой струйкой потекла кровь.

– Простите! – пробормотал Джон.

Закусив губу, и вовсе не от боли, Виктория делала вид, что больше всего на свете ее сейчас занимает ранка на руке.

Джон сделал еще полшага к Виктории. И не выдержал. Обе его руки легли на ее предплечья. Очень тихо и нежно, словно во сне, он коснулся своими горячими сухими губами ее лица – щеки рядом с уголком рта, потом губ…

Господи!..

Виктория почувствовала, что мир перевернулся. Ей захотелось броситься бежать – быстро, как лани, которую преследует стая волков. Впрочем, лань просто смертельно испугана – Виктории же хотелось бежать потому, что слишком сильные чувства захлестывали ее, почти не давая дышать. И все они складывались в то, что можно назвать коротким словом «счастье». Мысли исчезли, а тело стало ватным и не способным на резкие движения.

– Зачем вы это сделали? Вы играете со мной, Джон. Что вам от меня нужно? – Полуприкрыв глаза, она не смотрела на него и сильно-сильно стиснула пальцы.

– Я понял одну важную вещь, Виктория. – Он поддержал ее, обняв за плечи. – Понял, когда вы говорили о солнце там, в парке… – Джон не мог больше смотреть на то, как она плачет. – Я люблю тебя… – И он осекся, поражаясь самому себе и тому, как легко произнес эти слова.

Черт, но я действительно ее люблю!

Слова не встретили в его душе никакого сопротивления. Наоборот, Джону захотелось произнести их еще раз, чтобы распробовать на вкус.

Виктория же чувствовала себя так, будто ее оглушили. Она стала оседать на пол, но Джон подхватил ее на руки и вынес из кабинета. Виктория дрожала. Дыхание прерывалось.

Сопротивляться? Нет! Не хочу. Но… Чем же это все может закончиться?!

– Что вы делаете? Куда вы меня несете? Отпустите меня сейчас же! – Но голос Виктории был слишком слаб. Она предприняла вялую попытку вырваться, которая больше походила на возню новорожденного котенка.

Вот тебе и сильная Виктория Маклин… Нет, не хочу быть с ним сильной, хочу быть слабой… быть собой… Женщиной!

– Вы дрожите. Озябли. Немудрено. Я отнесу вас в каминную. И ничего больше. – Джон произнес это так вкрадчиво, что Виктория стала успокаиваться. Ей захотелось довериться ему, поудобнее устроиться на этих сильных руках, положить голову Джону на плечо.

Если бы это не кончалось. Пусть он всегда несет меня по этому коридору. Я сплю, наверное, сплю.

Но нет бесконечного пути.

Джон внес ее в комнату и опустил на пол перед камином, на чью-то шкуру с удивительно густым мехом. Укутал в плед и уселся сзади. Обнял и положил голову на плечо. Его руки, словно отлитые из горячего метала, жгли Викторию через плед. Жаркое пламя камина жадно облизывало смолистые сосновые поленья. Они молчали, придавленные осознанием происходящего. Страшнее всего было разорвать неосторожным словом тонкую нить, возникшую между ними.

Снаружи, во враждебном и злом мире, завывал ветер и хлестал дождь, ярились молнии и низкими басами хохотал гром. А здесь у камина, в их сказочном мирке, было жарко и красиво. И ничто не могло заставить сердца стучать спокойнее.

Ему плохо сейчас. Я нужна ему, чтобы согреться среди всего того льда, который существует между ним и его невестой. Ну и пусть! Хотя бы одна ночь счастья у меня будет. С этим мужчиной. Завтра он опомнится. Поймет, что поддался минутной слабости. И не будет знать, что сказать. Станет отводить глаза, но… Нет, все будет не так, все будет лучше: я уеду завтра утром, пока он будет спать. Не хочу видеть его растерянным и подавленным, стесняющимся за свою необдуманную вечернюю выходку. Но сейчас… целая ночь счастья! Можно даже поверить – право же, совсем ненадолго, – что он сказал правду… и история Золушки – это не выдумка для тех, кому уже далеко за тридцать.

Виктория осторожно освободилась от пледа: воздух в комнате благодаря пылающему камину был слишком горячим. Она острее почувствовала близость Джона, когда еще одной преградой стало меньше. Виктория ощущала дрожь, но, даже если бы захотела, не смогла бы сказать, кого из них двоих бьет озноб. В жаркой комнате.

Ведь я же имею право побыть счастливой, пусть недолго, но зато… С ним! Столько холода было, столько жестоких мыслей, когда одна лежала в постели и ощущала себя каким-то чудовищем, от которого все мужчины отворачиваются. Одна ночь, но я запомню ее. Запомню навсегда. Я тоже смогла кого-то очаровать, пусть даже в минуту слабости.

Близость Джона обжигала и наполняла Викторию сладкой, дрожащей истомой.

Джон сидел за спиной Виктории, оглушенный тем, что происходило сейчас в нем, с ними обоими, тонко чувствуя, как что-то очень важное творится на душе у Виктории. Больше всего на свете ему хотелось сейчас сжать ее в пылком объятии, припасть к ее губам в поцелуе – и прервать это бесконечное ожидание, целовать, ласкать, быть в ней… Но каким-то чувством он понимал, что сейчас решается что-то бесконечно важное, и Виктория должна решить сама, иначе все это будет не по-настоящему, не так, как ему хотелось бы.

Как давно у меня не было мужчины? Ох…

Виктория невесело усмехнулась.

А мужчины, с которым мне было бы по-настоящему хорошо, не было никогда. К чему тогда вообще близость, если ждала ее, как чуда, а получала взамен дешевый суррогат? Как это все было… холодно и неправильно.

Но он не такой. Какие руки!

Виктория задумчиво коснулась обнимавших ее рук: провела по запястьям, очертила какой-то узор на тыльной стороне ладоней, погладила пальцы.

Такие нежные и заботливые. И одновременно сильные и жесткие. От их прикосновения начинает кружиться голова. Хочется позволить ему все на свете. Полностью довериться. Такие руки не могут лгать. Сегодня он любит меня, хотя бы немного. И я буду с ним.