Ты – настоящая - Лора Брантуэйт

Какого черта?!

Стакан с виски, словно метательный снаряд, врезался в стену.

Что она о себе возомнила?!

Джон в бешенстве вылетел из ванной.

Кем она себя считает?! Подумать только! Она отказывается от проекта!

По всему телу пробежала неприятная дрожь. Неудержимо захотелось разбить что-нибудь еще.

Ну уж нет! Не позволю! Какая-то дизайнерша… Да я сам расторгну контракт!

Злость и обида требовали выхода. Взгляд Джона заметался по неуютно обставленной комнате. Интерьер выбирала Кэссиди, и спальня всегда казалась Джону не то чтобы безвкусной… Просто чужой. Ему здесь не нравилось.

А Виктория наверняка сделала бы в этой комнате что-нибудь прекрасное.

От этих мыслей стало совсем тошно.

Да пусть обе идут к черту! Мне никто не нужен. Хватит!

С досады он пнул ногой мягкую обивку стены.

И что же дальше? Расторгнуть контракт – это значит никогда с ней не увидеться.

Детский испуг. Жалость к себе. Защекотало в уголках глаз. Потом появилось отвращение к своей слабости.

Еще поплачь здесь, словно мальчишка.

Отвращение переросло в презрение, а потом… Потом появилось чувство безысходности.

Джон очень остро чувствовал, что Виктория необычная женщина! Страстная и нежная, способная любить и понять, оценить и простить. Да-да, вот именно: просто понять. Вслушаться в его слова, осознать их, не спеша с оценкой вроде «ох уж мне эти мужские глупости».

Это женщина-союзник, женщина-соратник. Равная. И при этом – мягкая, ласковая, ненавязчивая, чистая, как лесной ветерок ранней весной. Милая, нежная и чувствительная. Ничего не требующая, всего добившаяся сама. Совсем не похожая на пустую шикарную упаковку.

И вот теперь она сбежала. Но почему?! Почему она это сделала? Как же так можно?!

Тяжелое дыхание Джона стало прерывистым.

Может… я не понравился ей как мужчина? Да нет же! Нет, это просто вздор, нелепость! Я бы почувствовал.

Он точно знал, что вчера все было просто удивительно. Удивительно хорошо, удивительно красиво. Очень тепло и нежно. Светло. Им обоим.

Тогда в чем дело? Что пошло не так? Она просто развлеклась – и все? Разбередила ту часть его души, в которую я уже очень давно никого не впускал…

Зачем я вообще ей открылся?!

Джон чувствовал себя оскверненным. Преданным. Даже он никогда не поступал так с женщинами, с которыми спал.

А ведь я мужчина! Тьфу, какой глупый шаблон: мужчине позволено, женщине – нет. Дело ведь не в этом, не в этом… Важно только то, что сейчас ее нет рядом. И… и не будет!

Джон подошел к маленькому диванчику, рядом с которым стоял телефон. Пружины жалобно скрипнули, принимая его уставшее тело.

Внутри звенела серая, туманная пустота. Уязвленное самолюбие. И страх. Нежелание поверить в происходящее. Всем своим существом Джон чувствовал вчера, что происходит что-то волшебное, яркое и манящее, искрящееся и прекрасное. Так хорошо ему не было ни с кем. Если в этом мире и есть любовь, то она должна быть похожа на то, что произошло между ними. Но это он так думал, а ей было просто наплевать.

Джон взял со столика смятую в тугой комок записку Виктории. Нервные пальцы расправили небольшой исписанный листок.

«Уважаемый мистер Катлер. В связи со случившимся сегодня ночью инцидентом хочу уведомить вас о невозможности продолжения мною моей профессиональной деятельности. Извините, но я вынуждена отказаться от нашего проекта».

Как у нее рука поднялась написать такое?! Ну как можно было назвать то, что случилось этой удивительной ночью, холодным словом инцидент?!

Жаркая колючая ярость заклокотала в горле. Джон был озлоблен так, как может быть озлоблен человек, у которого в жизни появилось что-то прекрасное, чистое, до чего ему удалось дотронуться один-единственный раз – и что тут же отняли, бросили в грязь и растоптали.

Уже не впервые за это утро он отшвырнул смятую записку.

Не позволю. Ты отказываешься от работы? Нет, черт побери, хуже, больнее – ты отказываешься от меня. Нет! Не знаю, что ты там возомнила о себе, но ты мне нужна… нужна так же, как я тебе!

Джон сорвал телефонную трубку, сжав ее так, словно собирался немедленно раздавить. Пальцы сами набрали услужливо всплывший в памяти телефонный номер. Странно. Он никогда не запоминал случайно попавшиеся на глаза телефонные номера, а сейчас… У Виктории была визитка. Серебристая, с розовым и черным. Этот телефон Джон запомнил.

Надо покончить со всем побыстрее, разорвать это наваждение и просто жить дальше, как будто ничего не случилось.

Словно издевательство в трубке зазвучали короткие гудки: занято. Пара минут отсрочки.

Что делать?

Самое отвратительное состояло в том, что Джон отлично сознавал: сделать вид, будто ничего не случилось, не получится. Он механически нажимал на кнопки – еще и еще. Наконец-то зазвучали длинные гудки. Джон скрипнул зубами. Очень быстро где-то по краю сознания скользнула мысль: подло это как-то…

Но Джон Катлер был очень, очень зол.

– Доброе утро. Вас приветствует Мэгги Райт, секретарь студии «Фьора-Дизайн»…

Хорошо поставленный приветливый голос окончательно вывел Джона из себя.

– Это Джон Катлер. Я по поводу Виктории Маклин. – Его ледяной тон явно вызвал шок и замешательство на другом конце провода. – Передайте ей, будьте так любезны, что ее услуги мне больше не нужны. Я разрываю контракт в одностороннем порядке ввиду ее полной несостоятельности как специалиста.

– Но простите… Ведь еще позавчера вы давали положительные отзывы о ее работе… – Голос Мэгги стал совсем перепуганным. – Я думаю…

– Меня не интересует, что вы там думаете, если думаете вообще. Просто примите эту информацию к сведению! – В эту последнюю фразу Джон вложил всю горечь и ярость, которые в нем скопились за это утро.

С грохотом он обрушил трубку на рычаг телефонного аппарата.

Вот и все. Все кончено. Больше я никогда ее не увижу. Месть свершилась.

Он откинулся на спинку дивана и обмяк.

Только вот одна проблема – легче не стало. Лишь хуже. А если я в нее влюбился по-настоящему? Если не смогу забыть? Ерунда! Смогу! Не сейчас – так через месяц, через год! Настоящая любовь… на нее не плюют вот так и не наступают ногой в пыльной туфле.

Сердце постепенно успокаивалось. После такого телефонного разговора все вокруг казалось очень тихим.

И вместо ожидаемого облегчения пришло яркое и болезненное ощущение утраты. Шикарная обстановка комнат, предметы роскоши и объекты искусства – все это словно изменилось. Мир потерял полутона, из него убрали краски.