От Иерусалима до Рима. По следам святого Павла - Генри Воллам Мортон

И этим потери не исчерпываются. В результате все той же лени и невежества город лишился великолепного внутреннего озера Регма, служившего гаванью. Водоем постепенно забивался илом и гниющими отходами и ныне превратился в заболоченную местность тридцати миль в ширину. Сегодня это место гнездовья диких уток и вредоносный рассадник малярийных комаров.

Древние тарсяне любили, подобно стае уток у воды, подолгу сидеть под мраморной колоннадой на берегу Кидна и наслаждаться неспешной беседой. Если бы они могли одним глазком заглянуть в будущее и увидеть, какие мерзость и запустение воцарились в их любимом Тарсе, их жалости и недоверию не было бы предела. Уверен, во всем греческом, да и еврейском языках не сыскалось бы достойных слов, чтобы выразить негодование наших далеких предков.

Я заранее готовил себя к печальному зрелищу, представлял жалкие деревянные лачуги, разбитые дороги, по которым бродят небритые доходяги со своими тощими лошаденками. И все же контраст между сегодняшним Тарсом и эллинским городом, которым восхищались Цицерон, Страбон, Апполоний и святой Павел, оказался столь велик, что я испытал нечто вроде культурного шока. Если бы речь шла о любом другом городе — пусть столь же убогом и заброшенном, — то во мне, наверное, взяло бы верх обычное любопытство путешественника. Но мысль, что великий Тарс, могущественный город древности, опустился до такого состояния, была для меня непереносима. Мне хотелось развернуться и бежать подальше от этого места.

Я попытался обрести спокойствие в привычных рассуждениях. Посмотри, сказал я себе, разве здешние развалины выглядят намного хуже тех домишек на эдинбургской Кэнонгейт, которые знавали лучшие времена, но теперь по вине косорукой шотландской знати превратились в жалкие меблирашки? Или жутких дублинских трущоб, веками разрушавшихся и зараставших сажей — пока наконец квартирные агенты не обратили на них внимания и не привели в относительный порядок? Беда, приключившаяся с Тарсом, знакома практическим всем крупным городам греко-римского мира. Они постепенно дряхлеют и ветшают. То великолепие, которое, по словам историка Моммзена, делало Малую Азию «землей обетованной провинциального тщеславия», испарилось вместе с мусульманским завоеванием.

Лично я считаю, что ни один западный политик не должен претендовать на власть, пока он не совершит путешествия в античный мир. Ему необходимо воочию убедиться, как легко море дикости, окружающее любой островок цивилизации, может вторгнуться в его пределы и разрушить все достижения. Вдумайтесь, ведь Малая Азия некогда была столь же высокоорганизованной, как и нынешняя Европа. Здесь стояли большие города с обширными библиотеками и величественными монументами. Этот сгинувший мир был настолько прекрасен, что когда мы случайно натыкаемся на его осколки, то думаем: а может, стоит их сохранить? Пойти по стопам благоразумных немцев, которые построили в Берлине особый музей для того, чтобы хранить в нем драгоценные находки из Пергама и Милета. Да, это был удивительный мир! И тем не менее потребовалось всего несколько веков оккупации статичной расой, чтобы он погиб. Высочайшие мраморные колонны рухнули; акведуки, издалека доставлявшие животворную воду, разрушились; гавани, куда приплывали гордые корабли со всего света, заросли илом и заглохли. В этой уязвимости я вижу величайшую трагедию античного мира. Не знаю, право, как иные путешественники могут беспечно попирать ногами останки древней цивилизации — кстати, давшей начало и нашему собственному миру — и при этом не терзаться горькими раздумьями. Как можно равнодушно смотреть на валяющийся в грязи обломок коринфской колонны и не осознавать, что история дает нам страшный урок… и предостережение — или даже пророчество?

Моя поездка в Тарс оказалась не совсем бесполезной. Мне удалось обнаружить одно примечательное место, которое наверняка существовало и во время святого Павла. Я говорю об участке земли примерно двести восемь футов в длину и сто тридцать футов в ширину, обнесенном внушительной стеной еще древнеримской кладки. Стена имеет двадцать четыре фута в высоту и двадцать в толщину. Весь участок густо зарос травой и златоцветником, а посередине возвышаются две огромные платформы той же высоты, что и стены.

Турки называют это строение Дунук-Таш, или «Перевернутый камень». Рассказывают, будто давным-давно здесь стоял дворец правителя Тарса. И якобы этот правитель имел неосторожность чем-то обидеть самого Пророка Мухаммада. В наказание пророк опрокинул его дворец и похоронил обидчика под обломками. Менее замысловатая, но в равной степени ошибочная версия гласит, что здесь была гробница Сарданапала.

Платформа снабжена весьма удобным подъемом и, думаю, всякий исследовавший развалины согласится со мной, что это подий, или основание римского храма. Я нисколько не сомневаюсь, что грубый раствор, с виду напоминающий бетон, в былые времена был скрыт под каменной кладкой и, возможно, мраморной облицовкой.

Сама стена и бетонные платформы испещрены множеством туннелей, ведущих в различных направлениях. Это результат трудов нескольких поколений кладоискателей, которым в конце концов пришлось отказаться от безнадежного соревнования с прочным, как сталь, римским раствором. Уильям Буркхардт Баркер, в середине прошлого века проживавший Тарсе, в своей книге «Лары и пенаты» (1853) свидетельствует о систематических набегах на римскую стену. В то время среди жителей Тарса было несколько образованных европейцев, которые почему-то уверовали, что описанная платформа является гробницей, скрывающей в своих недрах несметные сокровища. Отсюда и настойчивость, с которой велись раскопки в районе этих античных реликтов. Одним из наиболее энергичных «копателей» стал французский консул, который после множества неудач был наконец вознагражден загадочной находкой. Артефакт представлял собой «два огромных мраморных пальца — первый и второй — соединенных вместе; причем, как ни странно, эти пальцы не выглядели частью утраченной руки, а производили впечатление самостоятельного, законченного произведения».

Современный путешественник по достоинству оценит старую римскую стену, поскольку это одно из немногих мест в Тарсе, откуда открывается вид на окружающую плоскую равнину. Однако даже с этой возвышенной точки вам не удастся разглядеть Средиземное море. Если вы не боитесь пеших прогулок, то можно прогуляться вдоль извилистого русла реки Кидн. Проделав пять миль в южном направлении, вы попадете к ныне заболоченной гавани Регмы. Отсюда хорошо видно, как местность постепенно повышается и переходит каменистое предгорье. А дальше, на расстоянии тридцать миль на севере встают неприступной стеной Таврские горы.

К моменту рождения Павла Тарс уже был одним из старейших городов эллинского мира. Благодаря своему выгодному географическому положению и кипучей энергии горожан Тарс являлся важным экономическим и торговым центром Киликии. Подобно тому, как обитатели Глазго на протяжении столетий углубляли и расчищали русло реки Клайд с целью развития судостроения на ее берегах, тарсяне также вели непрерывные очистные и дренажные работы в естественном водоеме Регмы, куда впадала река Кидн (здесь происходил частичный сток речных вод, после чего Кидн устремлялся через песчаный карьер в море).

Жители Тарса прорыли судоходный канал и углубили природную лагуну. До сих пор в глубинах болота скрываются обширные доки, арсеналы и складские постройки. И на протяжении всего времени, пока местные инженеры не ленились углублять канал и следить за состоянием дна гавани, Регма оставалась крупнейшим портом древнего мира.