Дерево-призрак - Кристина Генри

– Она еще что-то сказала?

– Что? – малыш покрутил в руках фигурку солдата Джо, явно теряя интерес к разговору.

– Про то, что ты сказал о девочках, – терпеливо ответила Лорен.

Дэвид покачал головой:

– Нет, она просто спросила, какое мороженое я хочу.

«Кто бы сомневался», – подумала Лорен. Мама наверняка не хотела признавать, что с Дэвидом что-то не так, что-то непонятное, так что просто сделала вид, будто ничего не произошло.

Случись приступ Лорен в присутствии мамы, на нее бы наорали за то, что она катается по земле и устраивает балаган. И уж точно не дали бы никакого мороженого.

– Поиграем в шашки? – спросил Дэвид.

– Конечно, милый, – согласилась Лорен, хотя не могла думать про настольные игры. Она думала о девочках в лесу.

Доска лежала в кладовке. Дэвид семенил за сестрой следом, будто игрушка на веревочке. Чтобы дотянуться до полки с играми, Лорен пришлось подняться на стремянку. Дэвид терпеливо ожидал, когда ему подадут доску.

– В «Конфетное королевство» будем играть? – спросила она. Надо было решить, пока она не спустилась со стремянки.

– Халашо, – сказал Дэвид. – Он сказал, что они сладкие, как конфетки.

Слова Дэвида застали Лорен врасплох: она уже наполовину достала вторую игру из стопки, но дернула коробку слишком резко, и та упала на пол. Карточки и пряничные человечки рассыпались по полу.

– Ло-рен, – протянул мальчик и опустился на колени подбирать фигурки.

– Дэвид, – Лорен слезла с лестницы и присела на корточки рядом с братом. Она взяла его за подбородок и заглянула малышу в глаза. – Кто так сказал?

– Монстр, который съел девочек, – ответил Дэвид, спокойно складывая карточки в коробку. – Он сказал, что они сладкие.

– Я думала, ты не видел, что с ними произошло.

– Я и не видел. Просто слышал эту фразу после.

– После? После чего? – Дэвид все же видел бойню, но не хотел рассказывать?

Его взгляд опять устремился вдаль, будто он глубоко задумался, силясь что-то вспомнить.

– После криков.

Не стоит на него давить, осознала девочка. Если мозг Дэвида решил оградить его от воспоминаний и стер информацию, то так тому и быть. Лорен взъерошила брату волосы – каштановые, прямые, очень густые, – но он вывернулся.

– Хватит, – мальчика это всегда раздражало.

Она еще раз потрепала его по волосам, и Дэвид выскочил из кладовки в зал:

– Не поймаешь!

– Еще как! – крикнула она и побежала следом за братом, но не торопилась, чтобы дать ему выиграть.

«Надо помочь ему забыть, – подумала она. – Даже если сама забыть не сможешь».

Смех Дэвида удалялся. Лорен через силу улыбнулась, хотя не могла перестать думать о словах брата.

Он сказал, что они сладкие, как конфетки.

Как конфетки.

Монстр.

Алекс Лопез уселся за стол и заставил себя подумать о девочках. А конкретно о том, как с ним заговорили головы.

Потому что происходило что-то очень странное. Он обнаружил, что если не задумываться о конкретном моменте, не представлять, как звучат их голоса, как движутся их губы, воспоминание о сцене преступления ускользало от него.

Как будто мозг старается забыть о произошедшем.

Как будто что-то старается заставить Алекса забыть.

И когда он отчитывался перед Ваном Кристи о том, что вчерашние поиски автомобиля не принесли плодов, шефу потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, о чем вообще говорит офицер.

– О, точно. Мэр попросил не устраивать шумиху. Он переживает из-за летней ярмарки.

– Конечно, переживает, – тихо пробормотал Алекс, и Кристи, казалось, не услышал.

Алексу многое нравилось в Смитс Холлоу, но только не Тохи. И большинство политиков были неприятными и двуличными, у мэра вторая личность будто с самого рождения была выряжена в серый старомодный костюм.

Полицейский решил записать все, что мог вспомнить про девочек, в маленький блокнот, который носил в кармане. Он не был детективом, так что держал записную книжку при себе не для рабочих заметок. Обычно Алекс записывал там список продуктов, которые просила купить София.

Офицер вырвал несколько первых страниц с записями в духе «ПВА (для домашки Вал)», «салфетки», «не забыть поменять масло».

Внезапно Алекс ощутил, что блокнот полон возможностей, чистые страницы только и ждут его мыслей.

Посреди листа он вывел прописными буквами «ДЕВОЧКИ», будто это название главы. Ручка дрожала и вихляла, и офицеру пришлось вцепиться в нее покрепче, чтобы вопреки всему записать слово.

Алекс не удивился бы, если бы через мгновение оно поблекло и исчезло с листа. Капля пота скатилась по щеке полицейского, он смахнул ее запястьем.

Напротив сидел Миллер, закинув ноги на стол, и листал выпуск «Time» за прошлый месяц с Мадонной на обложке. Алекс знал, что скоро это ее фото будет висеть на стене за спиной напарника: она и так уже была сплошь покрыта снимками певицы, вырванными из бесчисленного множества изданий. Пространство вокруг Миллера походило скорее на шкафчик старшеклассника.

Миллер поднял глаза:

– Что делаешь?

– Заметки.

– О чем?

– О мертвых девочках.

– Каких мертвых девочках?

– Тех, что вчера нашли в саду миссис Шнайдер. Помнишь? Тебя еще вывернуло от их вида.

Стоило Алексу это произнести, как вчерашняя сцена четче проступила в его памяти, будто слова были способны сделать девочек реальными.

– А, точно, – пробормотал Миллер и вернулся к журналу. Ему было решительно не интересно и даже не любопытно, чем занимается напарник.

Что-то здесь нечисто. То же самое было, когда он спрашивал о Джо Ди Муччи: каждый раз выглядело так, будто собеседник Алекса не помнит инцидента, и всю информацию ему приходится выуживать из самых дальних уголков мозга.

Даже сам офицер с трудом удерживал в памяти детали. Девочек было две? Или одна? Или три? Во рту пересохло. Они ускользали от него, и Алекс не мог этого допустить. Были еще девочки, кроме этих двух.

«Двух, – вспомнил он. – Точно. Их было две».

Да, одна с короткими светлыми волосами и одна с длинными каштановыми косами. И они заговорили с ним.

Заговорили с ним и сказали, что есть еще другие.

Мертвые попросили его их отыскать.

Теперь он вспомнил.

Полицейский бросился фиксировать все произошедшее с момента, когда он ступил во двор, и до самого послания от девочек. Рука дрожала, а спина форменной рубашки промокла от пота, но он продолжал записывать всё, все детали, даже те, о которых никому не следовало рассказывать, чтобы не показаться сумасшедшим.