Падение Османской империи. Первая мировая война на Ближнем Востоке, 1914-1920 - Юджин Роган

Будучи непримиримым противником Британской империи, Оппенгейм был одним из первых, кто предложил использовать дружбу Германии с мусульманским миром как «новое оружие» против британцев. Еще в 1906 году Оппенгейм предсказал: «В будущем ислам станет играть гораздо более важную роль… Поразительная мощь и демографическое преимущество исламского мира будут иметь большое значение для европейских держав». Барон хотел использовать эту силу в интересах Германии. Когда в августе 1914 года началась война, Оппенгейм создал в Берлине так называемое Агентство восточных новостей («Бюро джихада»), чтобы заниматься панисламской пропагандой с целью возбуждения мусульманского населения на бунты во французской Северной Африке, российской Центральной Азии и в первую очередь в британских колониальных владениях, включая «главную драгоценность короны» — Британскую Индию с ее 80 млн мусульманских подданных. Оппенгейм заверил канцлера, что, даже если надежды на мятежи не оправдаются, сама угроза мусульманского восстания в Индии «принудит Англию согласиться на благоприятные для нас условия мира»[67].

Хотя эту стратегию часто называют «джихадом, сделанным в Германии», многие светски настроенные младотурки также поддерживали идею использования религиозного фанатизма в борьбе против Антанты. Энвер оценил всю силу ислама во время войны в Ливии в 1911 году. Перед отправкой в Ливию он призывал к партизанской войне против итальянцев, но, оказавшись на месте и столкнувшись с местным населением, постепенно начал рассматривать этот конфликт с точки зрения джихада. В своих письмах Энвер описывал арабских воинов в Ливии как «фанатичных мусульман, которые считают смерть от руки врага даром Аллаха» и отмечал их преданность халифу и ему лично как зятю халифа. Джемаль-паша также рассматривал ислам как ключевое связующее звено между арабами и турками и считал, что религиозная война будет способствовать укреплению этой связи. Джемаль утверждал, что «большинство арабов без колебаний пойдут на любые жертвы в этой великой войне за освобождение исламского халифата». Таким образом, влиятельные члены руководства партии «Единение и прогресс» были убеждены в том, что джихад, мощное оружие раннего ислама, может быть возрожден и использован как источник силы в грядущем конфликте с великим европейскими державами[68].

Но каковы бы ни были надежды, возлагавшиеся на джихад, главной целью младотурков было как можно дольше удержать Османскую империю от вступления в войну. На протяжении всего августа и сентября 1914 года османские официальные лица искали всевозможные оправдания своему бездействию перед все более нетерпеливыми немцами. Главным предлогом была незавершенная мобилизация. Если они нападут на Россию, прежде чем их армия будет приведена в полную боевую готовность, утверждали османы, они рискуют потерпеть поражение, что сделает их скорее обузой, нежели полезным союзником, для Центральных держав. Османы неизменно подчеркивали перед немцами, что по-прежнему рассматривают Россию как основную угрозу для существования своей империи. Однако младотурки умалчивали о том, что в своей попытке устранить российскую угрозу они предложили заключить тайный союз самой России — известие, которое непременно привело бы к разрыву с их новым европейским союзником.

Энвер-паша, самый рьяный сторонник союза с Германией, был первым, кто заговорил о возможности альянса с Российской империей. Пятого августа, спустя всего три дня после заключения тайного соглашения с немцами, Энвер ошеломил российского военного атташе в Стамбуле, генерала М. Н. Леонтьева, предложением заключить российско-турецкий оборонительный союз. К переговорам присоединились великий визирь Саид Халим и соратник Энвера Талаат-паша, а также российский посол М. Н. Гирс. Османы хотели получить от русских гарантии территориальной целостности Османской империи, а также содействие в возвращении трех островов в Эгейском море и Западной Фракии, захваченной Болгарией в ходе балканских войн. В свою очередь, османы обещали полную военную поддержку в военных усилиях Антанты и увольнение всех немецких офицеров и техников, работавших в Османской империи. Энверу, Талаату и Халиму удалось убедить российского посла и военного атташе в искренности своего предложения, и оба российских чиновника пообещали выступить в поддержку предложенного Турцией альянса[69].

Посол Османской империи в Санкт-Петербурге Фахреддин-бей обратился к российскому правительству с просьбой рассмотреть возможность русско-турецкого союза. Он объяснил министру иностранных дел Сергею Сазонову, что османы хотят получить территориальные гарантии и обещание русских не поддерживать националистические устремления армян в Восточной Анатолии. Однако ни османскому послу, ни российскому послу в Стамбуле не удалось убедить Сазонова. Тот отказался оставлять проект армянских реформ и верить обещаниям Энвера порвать с Германией. Максимум, на что был готов пойти Сазонов, да и то при поддержке союзников России по Антанте, — это гарантировать территориальную целостность Османской империи в обмен на нейтралитет в войне. Но такие гарантии не позволяли османам вернуть их территориальные потери в Эгейском море и Фракии и не защищали их от российских амбиций по окончании войны.

Тот факт, что Сазонов подтвердил приверженность России проекту армянских реформ, только усилил опасения османов по поводу будущих планов расчленения их империи. Таким образом, договоренность с Германией осталась лучшим из возможных вариантов, и в конце августа османы вернулись к своим особым отношениям с Центральными державами. Между тем обращение младотурок за поддержкой к России наглядно показывало, как далеко они готовы были зайти, чтобы остаться в стороне от европейского конфликта.

Принимая во внимание ход военных действий в августе и сентябре 1914 года, османы имели все основания медлить со вступлением в конфликт. В первые недели германская армия, ведя маневренную войну, быстро оккупировала Бельгию и стремительно продвигалась к Парижу, пока не была остановлена в решающей битве на Марне 5–12 сентября. Воюющие стороны начали рыть окопы, что перевело войну на Западном фронте из маневренной в позиционную. Другой ставшей очевидной уже к сентябрю особенностью Первой мировой войны оказались беспрецедентные масштабы потерь. Во французской армии число убитых и раненых превысило 385 000 человек, а в немецкой на одном только Западном фронте — 260 000. В конце августа в битве при Танненберге немецкие войска уничтожили целую российскую армию, убив и ранив 50 000 человек и взяв в плен 90 000. На Австрийском фронте русские воевали более успешно; в ходе кампании в Галиции австрийская армия потеряла 320 000 человек убитыми и ранеными и 100 000 были взяты в плен (но русские также понесли тяжелые потери: 200 000 человек были убиты и ранены и 40 000 оказались в плену). Кроме того, в августе 1914 года Австрия предприняла неудачную попытку наступления в Сербии, в ходе которого ее армия потеряла 24 000 человек — намного больше, чем Сербия, население которой составляло менее одной десятой от населения Австро-Венгрии. Потери британцев в ноябре 1914 года достигли 90 000 убитыми и ранеными, что превышало первоначальную численность всех семи дивизий Британских экспедиционных сил. Менее чем за шесть недель войны совокупные потери Антанты и Центральных держав составили свыше 1 млн человек. Этого было достаточно для того, чтобы заставить младотурок колебаться и откладывать начало военных действий[70].