Заплати другому - Кэтрин Райан Хайд

— Не можем убедить его выйти на свидание. Говорит, он не в настроении.

«Не в настроении! Джерри Бускони не в настроении увидеться с мальчиком, который всегда был в настроении отдать ему все заработанное нелегким трудом после школы. Настроение — это сильно. Это роскошно. Да-а, здорово, ничего не скажешь».

— Я могу записку оставить?

— В приемной.

— Спасибо.

Джерри!

Не могу заставить себя выговорить «уважаемый», потому как в данный момент ты для меня вовсе не уважаемый. Могу простить тебе то, что ты попал за решетку, потому как все мы косячим, и я не исключение. Но этот мальчишка, который помог тебе и рассчитывал на тебя, приехал сюда проведать, как у тебя дела, а ты не в настроении. Что, по-моему, делает тебя восемнадцатью разновидностями гнусной дешевки.

Мне всегда легко взбеситься из-за него, по сути, это что-то вроде из присущего мне, только правда в том, что бешусь я еще от того, что ты и мне наделал. Понарассказывал мне про всякие свои надежды и мечтания, так что не мог мне не понравиться, оно ведь было бы куда легче, если б ты мне никогда не нравился или никогда не вызывал во мне доверия — так ты даже эту малую отраду у меня отнял.

Не многие вызывают у меня доверие, а потом, когда я делаю исключение, похоже, всякий раз оказывается, что не тому доверяюсь.

Уноси свою жалкую задницу отсюда и после сделай, что обещал, для моего мальчика и его школьной затеи, которая очень важна для него.

Только знаю, не сделаешь, потому как ты драпарик, наркоша несчастный, чего я не в силах простить, ведь люди могут измениться, пусть даже и кажется, что у них это не выйдет, но, если сегодня, ты нам в лицо посмотреть не можешь, это говорит о многом, что ты натворишь потом.

Я не верю в падающие звезды, а если и верила когда-то, то больше верить в них не стану, и это то, что ты сделал нашей семье.

Пораскинь мозгами об этом, пока будешь тюремное бельишко стирать в тюрьме штата, куда, как говорят, тебе на следующем автобусе ехать.

Мой парень хочет приписать что-то к этой записке, когда я закончу, а я уже закончила.

Арлин Маккинни.

Привет, Джерри.

Надеюсь, ты в порядке и еда не слишком противная. Вам дают телевидор посмотреть? Напишешь мне, пожалуйста, из тюрьмы штата? Никто мне раньше такого не делал.

Ну, пора идти. Мама сердится.

Твой друг Тревор.

Из дневника Тревора

Вот я думаю, куда уходят люди, когда умирают. Должны ж они куда-то уходить. Правильно?

Было бы очень странно, говорю, думать про миссис Гринберг, будто ее нигде нет. Слишком уж было бы грустно. Так что, я считаю, она все равно есть где-то там. Потому как считаю, что могу думать об этом, что захочу. Потому как заметил, все думают об этом по-разному. Вот, как мне представляется, это и означает, что можно думать, что хочешь.

Понятно, мне, значит, надо будет за тем садиком ухаживать, чтоб он и впрямь красивым оставался. А еще кошки! Елки! Только вспомнил. Кому-то ж придется кормить всех этих диких кошек. Хотел бы я знать, сколько кошачья еда стоит.

Короче. Знаете, что? Даже если так, то все равно грустно.

Он уже три месяца жил в этом доме, но все вещи так и стояли не распакованными. Почти все. Большая кровать была собрана, поставлена и застлана, ему удобно было на ней и тетради проверять, и есть с колен, и новости смотреть.

Сквозь море коробок Рубен пробрался на кухню, взял из холодильника небольшую картонку с мороженым и так, стоя, стал есть прямо из картонки пластиковой ложечкой, кошка кругами терлась о его ноги. От этого одиночество воспринималось еще острее, но, коли на то пошло, и от всего нераспакованного — тоже.

Зазвонил телефон, найти который оказалось нелегко.

Звонил Тревор.

— Ничего, что я вам домой звоню? Мне номер в справочной дали.

— Тревор, что-то случилось?

— Ага.

— У тебя неприятности какие-то? Мама твоя дома?

— Ничего такого. Я в порядке. Просто затея моя… как-то все нехорошо получается. Совсем. А стало куда хуже. Плохое кое-что случилось. Я могу с вами об этом поговорить?

— Разумеется, Тревор.

— Отлично. Вы где живете?

Этого Рубен не ожидал. Он опустил трубку и глянул вокруг.

— Тревор, может быть, мы встретимся где-нибудь, скажем, в парке. Или в библиотеке.

— Да ладно. Я на велосипеде доеду. Вы где живете?

Так что Рубен дал ему адрес: на Росита, сразу как съедешь с Сан-Анселмо, — а сам при этом думал: ведь не пятидесятые на дворе, когда общественное доверие было таково, что ученик мог ходить домой к учителю, не вызывая ни в чьей голове сумасбродных или ложных мыслей. Но он не успел обдумать этого достаточно быстро или вполне основательно: Тревор уже положил трубку и был на пути к нему.

А поговорить вполне и на крыльце можно.

Для пущей осторожности он позвонил матери Тревора, чей телефон нашел в справочнике, чтобы объяснить, где находится Тревор и почему. Дома ее не оказалось, а Рубен представления не имел, работает ли она по субботам, но оставил сообщение на ее автоответчик. На всякий случай.

Потом, глянув вниз, понял, что он все еще в трениках и небрит. Успел переодеться в чистые джинсы с белой рубашкой и побриться до того, как приехал Тревор. Много времени это не заняло. Бороду он отращивал только на правой стороне лица.

* * *

Тревор плашмя бросил велосипед на газон Рубена. Учитель понял, что прежде никогда на своей памяти не видел мальчика таким расстроенным. А тот поднялся на нижнюю ступеньку крыльца в шортах цвета хаки и футболке болельщика «49-х».

— Миссис Гринберг умерла.

— Соболезную, Тревор, — произнес Рубен, предлагая мальчику стоявший на крыльце стул. — Проходи, садись и расскажи мне о ней. Кем она была для тебя.

— Я ее включил в свою затею по заданию. Она была типа моим последним шансом. — Тут мальчик осекся, словно застыдившись, и сел на предложенный стул. — Не так как-то сказал. Я не про то, что огорчен из-за своей затеи. Когда, говорю, она умерла и всякое такое. Это не так. Это и так, и так. Она, хочу сказать, по-настоящему собиралась заплатить другому. Она мне говорила. А потом умерла. Сегодня утром я приехал к ее домику. Я всегда относил газету прямо до двери. Но последние пару дней ее как бы не было дома. Но она все время дома сидела. А сегодня еще и суббота, вот я и ждал. А потом почтальон пришел и сказал, что миссис Гринберг не брала почту из ящика уже три дня. Он сказал, что в почте и ее ежемесячный чек лежит, что вовсе на нее не похоже, она их сразу же забирала. Тогда мы постучали к соседям, те вызвали ее сына, он приехал и открыл дверь. А она лежала в постели, просто как будто спала. Только она не спала. Она умерла.