Портрет с пулей в челюсти и другие истории - Ханна Кралль

А мадам Адлер, проститутка? Уехала из Янова и в Нью-Йорке открыла шикарный публичный дом.

А Шамек, ее брат? Впоследствии американский гангстер?

А Йойне Кравец, подмастерье каменщика, который упал с лесов? “Все из-за того, что не изучаешь Тору”, – сказал с упреком Шломо Моше, навестивший Кравеца в больнице.

Про Янов я кое-что нашла в Книге памяти, потому что Ципа, повторяю, ничего не помнит. Кроме социальной несправедливости. Зато Адам помнит все. Ципа завидует, что у него такая память. Я не удивляюсь. Каждому бы хотелось помнить Белянскую, Длугую[65]…

Белянская улица. По правой стороне была кондитерская, которую держала Генюся Р. Этажом выше давали напрокат конспекты книг из школьной программы в исполнении пана Цукерханделя. Во дворе находился театр, у его владельца, пана Цельмахера, были еще магазины готового мужского платья. По левой стороне улицы сапожник Марек шил офицерам сапоги, а прямо за сапожником, на седьмом этаже, шили галстуки Гутгиссеры – дед, дядя и отец Адама. В рубашках с закатанными рукавами, все трое – лысые и в пенсне – стояли с мелом и ножницами над рулонами тканей. “Весь шик зависит от того, что́ у тебя под воротником”, – поучал сыновей дедушка Лейб. Несмотря на этот шик, мастерская разорилась. Отец поступил на службу. Дядя надел темный костюм, повязал самый роскошный галстук фирмы “Братья Гутгиссер” и выпил уксусной эссенции. Его жизнь была застрахована. Жена получила приличную компенсацию. Старший сын проиграл ее в карты.

Жили они на Длугой, в доме 8а; дом принадлежал пану Зиберту, элегантному хасиду, который свои халаты шил у лучших портных. Продукты покупали у Ружи Фридман на Мосто́вой. Хлеб – на улице Кшиве Коло у Цильки Гольдман. Пятничную халу – у Каханов на Налевках. Мацу – напротив, у Крипеля. Свидетельство о бедности, необходимое для получения школьной стипендии, им устраивал носильщик Шмуль, а за украденным с чердака бельем обращались к бородатому еврею с Валовой улицы. Поначалу мать ходила в полицию, но участковый говорил: “Хотите подать заявление или получить белье? Если вам нужно белье, пойдите в закусочную на Валовой. В подсобке сидит бородатый еврей…” – “Длугая, восемь? – уточнял бородатый еврей, который сидел в закусочной на Валовой. – Так оно у меня…” – и назавтра они обнаруживали под дверью украденное белье.

Словом, Адам помнит все.

Каждому бы хотелось помнить прикрытые белой крахмальной салфеткой корзинки с мацой, которые приносил мальчик от Крипеля, круглые буханки от Цильки Гольдман… Когда у нее пекли хлеб, запах долетал аж на Длугую.

Каждому бы хотелось помнить теплый душистый ситник от Цильки Гольдман.

Адам мечтал о медицине, но лимит для евреев[66] был уже исчерпан. Он закончил биологический. Прошел альтернативную военную службу на стадионе “Легия”[67]. Утром грузил на тачку песок и перевозил с одного места на другое, после обеда нагружал песком тачки и отвозил на прежнее место. Песок он возил с еврейскими однокашниками, польские поступили в военное училище. Перед самой войной защитил диссертацию под руководством профессора Бассалика и женился на Рае Минц. Рая была высокая и худощавая, но горевала из-за слишком широких бедер. У нее были большие глаза и неважная кожа, из-за чего она тоже расстраивалась. На Умшлагплац пошла с Милой улицы в сентябре 1942 года, в тот день был праздник Рош Ашана – Новый год. Акция уже завершалась. Рая с Адамом все время с начала акции держались за руки, не отдаляясь друг от друга больше чем на два шага. Один раз он без нее ступил на мостовую, кого-то о чем-то спросил и сделал третий шаг. В этот самый момент людей с мостовой погнали в гетто, а людей с тротуара – на Умшлагплац. Вместе с Раей забрали его отца, дядьев с материнской и отцовской стороны и их семьи. Адам записал имена и фамилии. У кого сколько было детей, он помнил не очень точно. Получилось пятьдесят человек, на Пасху в одной квартире все не помещались, приходилось на следующий день вторично устраивать ужин у отцовского брата, Юзефа Гутгиссера. Адам позвонил профессору Бассалику. Сказал: всех забрали. Профессор прислал ему кеннкарту. С тех пор он стал Адамом Дроздовичем. Носит эту фамилию по сей день.

На арийской стороне он встретил Ципу, Раину однокурсницу. Сказал ей, что Раю забрали, потому что он сделал три шага. Если бы не сделал третьего шага. Если бы о чем-то не спросил. Если бы не ступил на мостовую. Или если бы ступил, но вместе с Раей. Ципа перебила его. Она ищет жилье для своих родных, которые еще живы. Их четверо, у них еврейские лица. Гойское лицо из всей семьи у нее одной. Сестра – писаная красавица, на черные кудри ей всегда повязывали яркий бант, а Ципе с ее прямыми светлыми волосами никакого банта повязывать не стоило. И вот теперь от нее, которой не стоило повязывать бант, зависит участь ее красавицы сестры, ее матери, ее брата… Адам сказал, что и у него лицо неплохое, только уже никому не нужное. Она пригляделась. У него были голубые глаза и короткий нос. Отличное лицо, не хуже, чем у нее…

Первым Ципиным парнем был Зигмунт, студент ветеринарного отделения. У нее с тех времен сохранилась университетская зачетка с фотографией: красивая блондинка с сияющим взглядом. Над фотографией квадратный штампик: “Место на нечетных скамейках”. Это означало, что Ципино место – в скамеечном гетто[68], среди студентов-евреев.

Вначале она считала, что все еврейские проблемы разрешит сионизм. Потом пришла к заключению, что такое решение будет лишь частичным – ограниченным небольшими масштабами одного народа. Действовать следовало с глобальным размахом, лучше всего путем мировой революции. Поняв это, Ципа отправилась на собрание коммунистов. С порога обратила внимание на высокого брюнета с красивыми глазами. Дискуссия о методах революционной борьбы еще не закончилась, когда она небрежно спросила: ты остаешься? Я бы пошла погулять.

Зигмунт, высокий брюнет, погиб в варшавском гетто.

Вторым был Юзек, которого Ципа бросила, потому что он говорил только о торговле долларами. Юзек пришел в отчаяние, наглотался снотворного, кто-то, к сожалению, его спас. К сожалению, потому что лучше бы ему было умереть от любви, чем в Треблинке[69].

Третьим был Адам. (Ципа частенько говорила: мы – пара попутчиков. Попутчик – это человек, с которым идешь в одну сторону. Она не была уверена, что для этого необходима любовь. Все пятьдесят лет повторяла: “Попутчик, не больше того”. Последнее время ее ни свет ни заря будит страшная мысль: он может умереть. С кем она тогда пройдет последний – самый трудный – отрезок пути?)