Все о страсти - Стефани Лоуренс

Джайлз пробирался сквозь тьму, утомившись не столько духом, сколько телом. Он весь промок после того, как ворочал побывавшие в воде бревна, но сегодняшнее происшествие оказалось просто даром богов, потому что спасло его рассудок.

Он отказался от предложения Девила поехать на прогулку, хотя помощь друга не помещала бы. Но нервы были слишком натянуты, чтобы парировать язвительные уколы Девила, которые посыпались бы градом и превратились бы в допрос, едва он потеряет терпение и вспылит. И несмотря на все заверения в обратном, Девил был уверен, что, как вся Коллегия Кинстеров, Джайлз пал жертвой Купидона и влюбился в нареченную.

Ничего, скоро он узнает правду: как только увидит покорную, воспитанную невесту Джайлза.

Повернув серого на тропу, вьющуюся среди холмов, он отпустил поводья, позволив коню выбирать путь.

Мысли лениво ворочались в голове. Хорошо, что удалось сократить список приглашенных до разумного количества. Сотня гостей — это и без того чересчур много. Пришлось, правда, сражаться с матерью за каждое имя. Она засыпала Франческу письмами, но Джайлз был уверен, что отнюдь не по наущению будущей невестки мать всячески интриговала, пытаясь устроить грандиозное торжество. Но в его планы это не входило.

Кстати, интересно, приехала ли его невеста? Что ни говори, а церемония назначена на одиннадцать утра.

Он равнодушно пожал плечами. Какая разница, опоздает она или нет?! Когда приедет, тогда и обвенчаются…

Да, его трудно назвать пылким женихом!

Как только он добился согласия Франчески и покинул Роулингс-Холл, все нетерпение куда-то испарилось. Все решено и скреплено печатями. Кроме того, она подписала брачный контракт. Со времени отъезда из Гэмпшира он почти не думал о невесте, вспоминая о ней, только когда мать размахивала очередным письмом и предъявляла очередное требование. В остальное же время…

В остальное время он думал о цыганке.

Воспоминания преследовали его. Каждый час каждого дня, каждый час долгой ночи… Она даже являлась ему во сне, а это, вне всякого сомнения, было хуже всего, ибо в его снах не оставалось ни запретов, ни ограничений, и на несколько коротких моментов после пробуждения он давал волю фантазии…

Но что бы он ни делал, как бы себя ни укоряя, ничто не могло победить его одержимость. Его потребность в ней была абсолютна и непоколебима; несмотря на то что он дважды избежал участи раба, все же по-прежнему мечтал… О ней. О том, как бы взять ее. Удержать навсегда.

Ни одна женщина, кроме нее, не владела его мыслями до такой степени, не подводила его так близко к краю пропасти.

Он не мог подумать без отвращения о брачной ночи. Сама мысль о цыганке возбуждала его, и он не мог утолить свое желание ни с кем другим. Он уже решил попытаться в надежде снять чары. Но не нашел в себе сил покинуть кресло. Пусть тело ныло от неутоленного желания, но единственной, способной принести ему облегчение, была цыганка. И у него не было ни малейшего настроения накидывать узду на утонченную невесту.

Но все это придется сделать в брачную ночь. Ничего, он перейдет через мост, когда до «его доберется. Ну а пока придется вынести венчание и свадебный завтрак, на котором скорее всего будет присутствовать цыганка, пусть и затерянная в море знакомых лиц. Он не спросил, приглашена ли итальянская подруга Франчески. Не осмелился. Любой вопрос подобного рода насторожил бы мать и тетку, и тогда бы такое началось… И без того ему придется туго, когда они познакомятся с его будущей женой.

Он не объяснил им, что женится по голому расчету, и, судя по всему, Хорэс тоже промолчал. Но Хенни и мать все поймут при одном лишь взгляде на Франческу Роулингс. Послушные, воспитанные мямли никогда его не интересовали, и им это известно. Они мгновенно сообразят, чем он руководствовался, и очень рассердятся, но поделать ничего не смогут.

Это из-за них, Хенни и его столь же проницательной матери, он настоял, чтобы невеста прибыла всего за два дня до свадьбы. Чем меньше неожиданных встреч с цыганкой, тем лучше. Стоит дамам увидеть их вместе, и они, прекрасно его знавшие, сразу обо всем догадаются. Он не хотел, чтобы они знали. Чтобы кто-то знал. Жаль только, что сам не может игнорировать жестокую правду.

Добравшись до вершины откоса, он натянул поводья и посмотрел на свой дом, возвышавшийся над излучиной реки. В некоторых окнах еще горел свет, и во дворе играли красные искры — след погашенных факелов, которые должны были зажечься только в том случае, если приедет невеста.

И он понял, насколько оказалась добра к нему судьба. Дождь поистине был благословением небес: невеста с родными задержались до того времени, когда у него появился вполне законный предлог не приветствовать их. Не рисковать встречей с цыганкой на глазах посторонних. Теперь остается выдержать церемонию и завтрак. И все.

Еще двадцать четыре часа — и он будет женатым человеком, навеки связанным с женщиной, к которой не питает никаких чувств. Сделает все, к чему так стремился. Подучит ту жену, которую искал. Милую, невыразительную, не собирающуюся вмешиваться в его жизнь. Ту, которая подарит ему наследника и принесет в приданое Гатгинг. Все, что от него требуется, — продержаться следующие двадцать четыре часа, и он обретет то, чего хотел.

Никогда еще он не был так равнодушен к своей победе.

Серый тихо заржал и переступил с ноги на ногу. Выровняв его, Джайлз услышал приглушенный топот копыт. Приглядевшись к откосу, он заметил быстро промелькнувшую тень. Со стороны замка сюда двигался всадник.

На несколько минут он потерял его из виду, но вскоре всадник показался на вершине, ярдах в ста от него. Силуэт его ясно вырисовался на фоне поднимавшейся луны, но лошадь тут же рванулась вперед. Наездник был невелик ростом, но хорошо справлялся с животным. Длинные волосы темным стягом летели за спиной. Лошадь была арабской кобылой, купленной им неделю назад. Сама красота и грация вырвалась на волю.

Не успев сообразить, что делает, Джайлз пустился в погоню, но тут же опомнился и выругал себя за глупость и опрометчивость. И не сделал ни малейшей попытки остановиться. Проклятия сыпались и на голову цыганки. Какое право она имела брать лошадь, пусть и купленную для нее, без разрешения и посреди ночи?

Мрачно хмурясь, он продолжал ехать за ней, не пытаясь догнать. Просто не выпуская из виду. Но как ни пытался поддерживать в себе пламя ярости, все же слишком устал, чтобы долго злиться. Огонь прогорел. К тому же он понимал ее, понимал, что она испытывает после трех дней, проведенных в тесном экипаже, в дождь и непогоду, Разве можно устоять при виде такой кобылки? Интересно, поняла ли она, что это подарок ей?

Гнев был бы более безопасной эмоцией, но он лишь чувствовал странную, неудержимую потребность поговорить с ней. Увидеть ее глаза. Лицо. Услышать, что она скажет, когда он объяснит, что купил лошадь специально для нее, чтобы она могла мчаться куда глаза глядят, не подвергая себя опасности?

Воспоминание о ее хрипловатом голосе больно ударило в сердце. Ему так нужна эта последняя встреча наедине. Только не дотрагиваться до нее — это самое главное.