Награда для чемпиона - Кейтлин Крюс

Иван слегка отстранился, но только для того, чтобы приподнять ее. Когда ее ноги сомкнулись вокруг его бедер, его рот снова завладел ее губами.

Они целовались так жадно и горячо, словно через минуту должен был наступить конец света.

Миранда упивалась происходящим. Ей доставляло удовольствие прикосновение его твердой ладони к ее щеке. Другая его ладонь лежала у нее на ягодицах, так тесно прижимая ее к нему, что она чувствовала, как он возбужден. Она испытала колоссальное наслаждение, когда его язык ворвался в глубь ее рта и скользнул по ее языку.

Иван был огромным как древнеримский гладиатор. Его мускулы были такими твердыми, словно их отлили из стали.

Не переставая ее целовать, Иван направился в дом. По пути она заметила голубизну моря и неба за стеклом и большую абстрактную картину на белой стене. Главным образом она видела суровое лицо Ивана и желание в его глазах, которое было отражением ее собственного желания.

Затем он положил ее на мягкий ковер перед камином и опустился рядом с ней. Его ладонь медленно скользнула по ее плечу, груди, изгибу талии и внешней стороне бедра, и ее тело словно пронзило огненной стрелой. Закрыв глаза, она отдалась пьянящему безумию.

— Milaya moya, — прошептал он.

— Не думаю, что хочу знать, что это означает, — ответила Миранда и с трудом узнала собственный голос.

Открыв глаза, она обнаружила, что Иван пристально на нее смотрит.

— Моя милая, — хрипло произнес он. — Это означает «моя милая».

После этого он снова завладел ее губами, и она, растворившись в удовольствии, поняла, что он высоко задрал ей подол, только когда ее разгоряченной кожи коснулся прохладный воздух. В этот момент вернулась реальность, а вместе с ней чувство неловкости.

— Иван…

Но его горячая ладонь уже легла на ее обнаженное бедро. Миранда закусила губу, чтобы сдержать стон наслаждения.

Иван встретился с ней взглядом. Его рука продвинулась выше и замерла.

Миранда была ошеломлена, но не сказала ни слова. Не попросила его остановиться. Наверное, в ее голове произошло короткое замыкание.

Его рука скользнула в сторону, и не успела Миранда опомниться, как он прижался губами к внутренней стороне ее бедра рядом с заветным местечком, которое было средоточием ее желания.

— Иван… — с трудом вымолвила она, охваченная паникой. — Я не…

— Ты не… что?

Раздвинув ей бедра, он бросил на нее горящий взгляд и поцеловал низ ее живота через кружево трусиков.

Миранду захлестнула волна расплавленного огня, и она выгнулась дугой. Иван просунул руку ей под ягодицы и приподнял ее. Она не могла понять, почему позволяет ему вытворять с ней такое. Не могла понять, как ему удается пробуждать в ней такие мощные ощущения, что она едва может дышать.

— Я не…

Она не договорила, потому что в этот момент Иван спустил ей трусики и раздвинул языком нежные складки между ее бедер.

Похоже, он интуитивно знал, как довести ее до безумия. Это было слишком. Как она может после всего этого остаться собой? Как что-то может доставлять столько удовольствия?

— Мне не нравится…

— Это? — Его язык проник в ее заветную пустоту. Миранда услышала крик наслаждения и смутно поняла, что сама издала его.

— Или это? — Подняв голову, Иван погрузил внутрь ее два пальца. Миранда заерзала под ним, не в силах противостоять мощнейшему из удовольствий.

— Я не могу… — снова начала она.

— Можешь. Я обещал.

Затем он снова наклонился и, убрав руку, повторил самый интимный из всех возможных поцелуев, доведя ее до экстаза.

«Одно обещание я сдержал», — довольно подумал Иван и, когда Миранда задрожала в его объятиях, едва удержался от того, чтобы не овладеть ею и не положить конец этой сладкой пытке.

Боже, как же сильно он желает эту женщину! Ему хватило мужества признать, что он захотел ее задолго до их встречи. Что, видя ее на телеэкране, он предавался смелым фантазиям о том, как запустит пальцы в ее густые темно-рыжие волосы и накроет ртом губы, с которых так часто слетали критические замечания в его адрес.

Глядя на нее сейчас, он испытывал новое незнакомое чувство. Она тяжело дышала. Глаза ее по-прежнему были закрыты, щеки разрумянились. Из ее горла вырвался еле слышный звук, похожий на стон, и он захотел ее еще сильнее.

Все же он сдержался и, вместо того чтобы довести все до логического завершения, написал кончиком языка на ее руке ее имя, затем свое.

Когда ее глаза наконец открылись, он увидел в них панику.

— Нет, — произнесла Миранда сдавленным голосом.

Она толкнула его в грудь, и он тут же отпустил ее. Она добралась до ближайшего дивана, прислонилась к нему спиной, притянула колени к груди и обхватила их руками.

Она вела себя как напуганный ребенок, а не как бесстрашная женщина, которая могла победить в споре любого противника.

— Миранда, — спокойно произнес он, — в чем дело? Тебе нечего бояться.

— Этого не может произойти, — пролепетала она и уткнулась лицом в свои колени.

Он разозлился на самого себя. Ему стало ясно, почему она так настаивает на разделении тела и разума и считает секс чем-то второстепенным. Почему она целует его так, словно не может поверить, что это происходит в реальности. Словно она никогда раньше не испытывала ничего подобного.

Она ведет себя так, потому что чего-то боится. Как он мог до сих пор этого не понять? Должно быть, он был слишком одержим желанием отомстить ей.

Сделав глубокий вдох, Иван заставил себя сосредоточиться.

— Но все уже произошло, — мягко сказал он. — Мы с тобой вместе. Тебе ничего не угрожает.

— Ты меня разрушил, — пробормотала она, не поднимая головы. Ее обвинение подействовало на него как неожиданный удар в затылок.

— Я не могу этого сделать, milaya, — ответил Иван, злясь на себя на то, что не может подобрать более подходящие слова, чтобы выразить свое сочувствие. — Никто не может.

Она всхлипнула, и его очерствевшее сердце болезненно сжалось. Ему очень хотелось к ней подойти, но он знал, что не должен этого делать. Поэтому он принял сидячее положение и стал ждать, когда она заговорит.

За окном яркие краски дня начали медленно тускнеть. Поднялся ветер, и пальмы слегка закачались.

Наконец Миранда подняла голову. Ее щеки блестели от слез, в красивых глазах вместо привычного вызова были страх и боль. Уж лучше бы они сверкали от гнева или расширились от страсти. Что угодно, только не это.

— Это все, что у меня есть, — сказала она, легонько похлопав себя ладонью по голове. — Все. Я не могу… Я не…

— Можешь.