Восход памяти - Ядвига Симанова

– И как все это применимо к моей истории?

– Так же, как и к любой другой. Любая история – субъективное отношение рассказчика к его личным воспоминаниям о том или ином событии, а воспоминания, в свою очередь, лишь на ничтожно малую долю состоят из события, происходившего в действительности, по большей же части это коктейль из объектов информационного поля различных источников, как то: просмотренные фильмы, новостные передачи, Интернет – как без него! – сплетни подруг, в конце концов, и прочего, – изрядно сдобренный эмоциями и переживаниями. Такой коктейль я называю наносным фоном. Понять, что на самом деле имело место, можно, только избавившись от наносного фона, под пологом которого скрывается правда. Но поскольку в твоем случае полностью «приоткрыть полог» довольно затруднительно, мне остается лишь строить предположения насчет того, что произошло в действительности.

– И каковы они, твои предположения? – спросила Марианна наконец, позволив спутнику везти коляску, когда они прогуливались по устланным разноцветным шуршащим ковром дорожкам парка, провожаемые шепотом ветра, пролетающим под куполом ротонды меж ее белых колонн, напоминавшим о себе мельчайшей рябью в прозрачной воде декоративного пруда.

– Неприятная встреча с цыганкой-попрошайкой на перроне больной занозой застряла в твоей памяти, вызывая гнетущие, всячески отравляющие существование мысли. Пара ошибок юности (на самом деле с кем не бывает) явилась для тебя подтверждением якобы наведенной цыганкой порчи или, если угодно, проклятия. И главное – каждый эпизод воскрешения цыганки в памяти, уже подкрепленный доказательствами действия проклятия, становился для твоего разума все более фатальным, нерушимым, неизменной данностью. Ты сама убедила себя в фатальности происходящего, сама взрастила в себе веру, что искоренить сотворенное цыганкой зло способна лишь не менее сильная магия. На твоей вере и сыграла ушлая шарлатанка, хотя здесь я, признаться, не исключаю присутствие элементов гипноза, но никак не магии. Ее россказни о переселении клонированных душ посредством зеркал даже не собираюсь комментировать. Дальше все ясно: ты стояла одна на безлюдной трассе, села в первую попавшуюся машину. Прости… Дальше не хочу…

– Ничего, продолжай! Я уже переболела.

– Извини за вопрос… Насколько ты уверена, что больше не сможешь ходить? Так ли категоричен диагноз?

– Уверена, – отрезала девушка. – Продолжай!

– Как скажешь… Насчет мальчика, АК-47, – родителей не выбирают, вот уж кому не повезло, тому не позавидуешь. Я вполне понимаю твою заботу о мальчике, пострадавшем в той же аварии. Ты желаешь помочь сердцем, а сердце не ищет причин для помощи. Разум, напротив, жаден до объяснений, ему необходим резон. И здесь ты подбрасываешь изголодавшемуся разуму объяснения бабки как кость. Разум радостно начинает ее обгладывать, тем самым в полной мере удовлетворяясь. Но наиболее занятный персонаж во всей истории – пациент психлечебницы, который несет послания в стихах. И знаешь, что я тебе скажу – он меня заинтриговал! Я распознал в его стихах символы. Ты удивишься, но я эти символы уже встречал, по крайней мере один из них точно, только в совсем других шифрах. И было еще нечто… – Константин задумался, морща лоб.

Собеседники расположились у пруда, глядя, как появляются и исчезают круги на воде.

– Вспомнил! – радостно воскликнул Константин. – И бабка из леса, и Илья Седых пытались донести до тебя один и тот же смысл.

– Не понимаю, – призналась Марианна.

– Ну как же? Когда бабка посвящала тебя в подробности «клонирования» души, она акцентировала внимание на том, что часть есть целое. И поэт в стихах говорил о том же… как там было у него… «Память единого целого…»

– Три памяти единого – разделены… – повторила слова медиума Марианна задумчиво.

– Вот именно! Три памяти единого – это то, над чем мы работаем. Это – свойство памяти, подтвержденное проведенными нами исследованиями. Дело в том, что даже самая крохотная частица памяти хранит информацию о целом. Не хочу вдаваться в подробности, тема требует детального объяснения. Но вот вопрос – откуда пациенту психлечебницы и старой шарлатанке известно о свойствах памяти?

– Понятия не имею. Возможно, так совпало, и каждый из них говорил о своем, и память тут ни при чем.

– Тогда вернемся к самому началу, – возбужденно заговорил Константин. – Что такое твой рассказ?

– Мой рассказ – это… как ты сказал… мои воспоминания, – тоном прилежной ученицы ответила Марианна.

– Точнее, воспоминания о воспоминаниях, основанные на твоем субъективном отношении к ним.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что ответы на все вопросы, разгадка таятся в тебе самой, в твоей собственной памяти. Это она говорит с тобой устами ведьмы, медиума и прочих персонажей.

– По твоим словам, все то, что рассказывала бабка о цыганском проклятии, душах и зеркалах, стихи медиума с зашифрованными в них символами – игры моего разума?

– Вернее будет сказать – игры памяти. Какие-то тайные знания имелись в твоей голове, но твой разум отчего-то прятал их, оберегая от посторонних глаз. Потому в памяти сохранились лишь символы, завуалированные наносным фоном.

– Допустим так, – рискнула согласиться Марианна, решив отложить осмысление всего услышанного на потом. – А что за символ ты видел раньше? Ты собирался сказать, но отклонился от темы.

– Ах да… – протянул Константин, вспоминая. – «Вихрь. Разлом. Земля пополам». Я кое-что знаю о Вихре. Меня волнует другое – откуда о нем знаешь ты?

– Я ничего ни о каком вихре не знаю! – удивленно воскликнула девушка.

– Ты теряешь нить, – мягко прервал Константин. – Ты знаешь. «Вихрь. Разлом. Земля пополам» – складно. Ты когда-нибудь писала стихи?

Константин попал в самую точку. Марианне стало страшно… Если принять теорию Константина за истину, то все ее представления о собственном прошлом – ложь, выдумка, искореженная фантазия. Если поверишь в такое, остается лишь перестать доверять собственным чувствам.

– Так память играет в прятки, скрывает знание, – говорил Константин. – Вопрос – откуда у тебя это знание?

Марианна молчала. Создавалось впечатление, что она вот-вот вспомнит, откроет кладовую знаний, предоставив ее в распоряжение привлекательного ученого. Но то ли ключ был утерян, то ли кладовая пуста, поэтому девушка, не выдав ни крупицы ценной информации, нарушила молчание и спросила:

– Что такое Вихрь?

Чуткий к произнесенным словам ветер, выметая из-под колес листву, закружил ее в воздухе ровным кольцом, затем, стремительно изменив направление, швырнул вниз, разметав в беспорядке по коленям Марианны. Для нее это был знак, для мужчины – напоминание. Подмена понятий не меняла сути – Вихрь стоил того, чтобы о нем послушали, Вихрь стоил того, чтобы о нем рассказали.

Становилось прохладно, и Константин предложил пройти к автомобилю. Он, продолжая толкать коляску, пытался собраться с мыслями, чтобы в двух словах объяснить девушке то, что сам не понимал о конца.