Патрульные апокалипсиса - Роберт Ладлэм

— Значит, ваш муж сражался в одиночку, и ни вы, ни мой брат его не раскусили.

— Надо было знать Фредди. Он имел основания для таких поступков. Он ненавидел воинствующих немцев, но это чувство не распространялось на терпимых, даже склонных к покаянию граждан Западной Германии. Видите ли, его деда и бабку расстреляли эсэсовцы на городской площади на виду у всех жителей. Они были виновны лишь в том, что принесли еду голодающим евреям, которых держали за колючей проволокой в поле, возле железнодорожного депо. Хуже всего, что в назидание непокорным жителям вместе с его дедом и бабкой расстреляли семерых невинных мужчин, а все они имели детей. Безумие, порожденное паникой, привело к тому, что на всю семью де Фрис легло клеймо. Родственники забрали Фредерика в Брюссель, ему лишь изредка разрешали видеть родителей, которые впоследствии одновременно покончили с собой. Я уверена, что страшные воспоминания преследовали Фредди до самой смерти.

Она умолкла. Пьяный официант принес вино, выплеснув часть из бокала на брюки Дру.

— Пошли отсюда, — сказал Дру. — За углом есть вполне приличная пивная.

— Я тоже ее знаю, но предпочла бы закончить разговор здесь.

— Почему? Здесь же отвратительно.

— По-моему, нам не стоит показываться вместе.

— Господи, да мы же вместе работаем. Кстати, почему вы ни разу не появлялись на наших посольских сборищах? Я уверен, что запомнил бы вас.

— Я не особенно люблю вечеринки, мсье Лэтем. Я живу очень уединенно и вполне счастливо.

— Одна?

— Таков мой выбор. Дру передернул плечами.

— Что ж, о'кей. Итак, вы увидели мое имя в списках, направленных нами в Гаагу, и попросили перевести вас сюда, потому что я брат Гарри. Зачем?

— Я же говорила вам, что прошла проверку в НАТО и имею допуск к самым секретным материалам. Полгода тому назад мне в руки попала памятная записка главнокомандующему, переданная по радио, по спецканалу, и, снедаемая любопытством, я, как и сегодня, прочла ее. В ней говорилось, что некоего Дру Лэтема — с полного согласия Кэ-д'Орсей — переводят в Париж для изучения «Германской проблемы». Не надо обладать богатым воображением, чтобы понять это, мсье. «Германская проблема» погубила моего мужа, и я хорошо помнила, как тепло отзывался о вас Гарри. Он очень не хотел, чтобы вы шли по его стопам, ибо считал вас человеком слишком горячим и лишенным способностей к языкам.

— Гарри завидует мне, потому что мама всегда больше любила меня.

— Вы шутите!

— Нет. Вообще-то мне кажется, она считала — и думает так по сей день, — что мы оба со странностями.

— Из-за вашей профессии?

— Нет, черт возьми, она не знает, кто мы, а у отца хватает ума не посвящать ее в это. Она убеждена, что мы работаем в Госдепартаменте, разъезжаем по всему свету, отлучаясь на многие месяцы, и огорчается, что мы не женаты: ей так хотелось бы побаловать внучат.

— Вполне естественно.

— Кроме тех случаев, когда у сыновей такие необычные профессии.

— Гарри, однако, признавал, что вы человек очень сильный и достаточно умный.

— Достаточно умный?.. Опять зависть. Я получал добавку к стипендии в колледже за то, что в подготовительном классе хорошо играл в хоккей, а он не мог даже стоять на коньках.

— Вы опять шутите.

— Нет, так оно и было.

— Вы учились на стипендию?

— Иначе мы вообще не могли бы учиться. Наш отец был доктором археологии, и что ему это дало? Участие в раскопках от Аризоны до древнего Ирака. Национальное географическое общество и Клуб следопытов оплачивали его поездки, но не помогали ему содержать жену и детей. Когда появились фильмы о раскопках, мы с Гарри смеялись и говорили: ну, кому нужна «Разрушенная арка», лучше бы рассказали о том, где дети Индианы Джонса!

— Ваш пример выше моего понимания, хотя в чем проблема, я поняла.

— Наш отец имел собственность, так что мы не были совсем уж без средств. Это не богатство, конечно, но средний достаток. Так что нам необходима была стипендия... Ну вот, теперь вы выслушали историю моей жизни, а я узнал больше чем надо о вашем муже... Расскажите же о себе! Откуда вы взялись — сошли с картины, миссис де Фрис?

— Это не имеет значения...

— Нет, имеет, вот этого я как раз и не могу принять. Если хотите и дальше продвигаться по служебной лестнице, особенно в отдел документации и справок, лучше выкладывайте все.

— Значит, вы не поверили ни слову из того, что я вам говорила...

— Я вижу, что лежит на поверхности. Это подтвердил и Витковски. Но сомневаюсь в том, что кроется глубже.

— Тогда убирайтесь к черту, мсье. — Карин де Фрис поднялась из-за столика.

К ним снова подошел официант.

— Не вы ли мсье Латам?

— Лэтем? Да, это я.

— Вас просят к телефону. Прибавьте к счету тридцать франков.

— Побудьте здесь, — сказал Дру. — Я сообщу центру связи, где меня найти.

— А почему я должна тут торчать?

— Потому что я хочу, чтобы вы остались, действительно хочу. — Лэтем поднялся и быстро направился к телефону, стоявшему в конце пустой стойки бара. — Это Лэтем.

— Говорит Дурбейн, — услышал он. — Соединяю вас по непрослушиваемой линии с директором Соренсоном в Вашингтоне. Все проверено на обоих концах. Говорите.

— Дру?

— Да, сэр...

— Мы наконец получили известие о Гарри. Он жив!

— Где он?

— Если мы верно определили, где-то в Хаусрюкских Альпах. Звонили антинацисты из Обернберга, сказали, что устраивают его побег, и просили не занимать наши надежные линии между Пассау и Бургенхаузеном. Они отказались себя назвать, но это несомненно правда.

— Слава Богу! — с облегчением выдохнул Лэтем.

— Не радуйся раньше времени! Они сказали, что ему предстоит пройти почти двенадцать миль по заснеженным горам, прежде чем он доберется до них.

— Вы не знаете Гарри. Он доберется. Я, может, и сильнее, но он всегда был выносливее меня.

— При чем тут это?

— Не важно. Я возвращаюсь в посольство и буду ждать. — Лэтем положил трубку и вернулся к столику. Де Фрис там уже не было.

Колонна пробиралась по снегу, и длинные вечерние тени ложились на гряду гор. Путь освещали лишь фары двух больших грузовиков и карманные фонарики охраны. Чувствуя, что боль в голове постепенно проходит, Гарри Лэтем спрыгнул с грузовика возле моста через пропасть, по дну которой текла река Зальцах. Он сбежит! Перейдя через узкий мост, он найдет дорогу, ибо запомнил ее, да и оставил знаки; к тому же он тысячу раз восстанавливал ее в памяти во время своей так называемой «госпитализации», пока на самом деле его держали заложником. Но оставаться в грузовике, где он спрятался, Лэтем больше не мог; грузовики обыскивали, проверяя каждый предмет по накладной. Теперь он присоединился к колонне «ростков жизни», которые слепо шагали в свое неопределенное будущее, чтобы распространиться по Германии и по всей Европе. Пока они пели песни о чистоте крови, о правом деле арийцев и о том, что всех, не принадлежавших к расе господ, уничтожат. Шагая по мосту, Гарри пел громче всех. Еще несколько секунд!