Год без покупок - Кейт Фландерс

Неудивительно, что родители объединяли свои таланты и вместе придумывали, как лучше обустроить дом – особенно на кухне. Мой папа соорудил грядки размером с огромные матрасы, и мы засадили их овощами всех размеров, цветов и форм: кабачками, цукини, огурцами, картошкой, репой, морковью, помидорами и зеленью. Я все еще помню, как я бежала к грядкам с ножницами, пачкая ноги землей, и срезала перья лука к ужину. С правой стороны двора были высажены плодовые деревья: яблоня, груша, слива, три вишни, и персики с нектаринами в углу, прямо рядом с домом. С левой стороны сада росло еще несколько яблонь, раскидистая ежевика и кусты логановой ягоды, ветви которых залезали в сад к соседям. Весной мы проводили выходные, собирая и перерабатывая фрукты, – непростая задача на нашей крохотной кухне, где нам приходилось все время толкаться боками. Когда лето сменялось осенью, мы готовили домашнее ежевичное варенье (до сих пор мое любимое) и замораживали столько яблочных, черничных и ежевичных пирогов, что нам хватало до Рождества. Папа делал тесто, а мама – начинку. Это всегда была командная работа.

Мои родители гордились тем, что могли все сделать сами. Почему я не стала такой же? Почему у меня не было больше хобби, почему я не занималась творчеством и не переняла их умения? И почему я не ценила по достоинству все, что они вместе делали для нас? Меня начали мучить эти вопросы. И они стали во сто крат мучительнее, когда мне позвонила Алли и сказала: ей кажется, что наши родители разводятся.

Я и представить себе не могла, что когда-нибудь услышу эти слова: «Я думаю, папа с мамой хотят развестись».

Некоторые дети догадываются о таких вещах. Они растут, слушая, как их родители ругаются, и чувствуют постоянное напряжение, висящее в воздухе. Более того, некоторые дети молятся, чтобы это поскорее закончилось. Но мы росли не в таком доме.

Сестра горько рыдала в телефон, я умоляла ее успокоиться и объяснить, что происходит, но она несла какую-то бессмыслицу. Всхлипывая, она сказала мне, что у нее нет доказательств, она просто чувствует. Она подслушала несколько странных разговоров и видела кое-какие признаки в доме, которые навели ее на эту мысль, но у нее не было доказательств. Тем не менее я не сумела убедить ее в обратном.

Я ничего не понимала. В декабре мама спросила, не могу ли я приехать в Викторию, чтобы присмотреть за собаками в феврале, если они с папой забронируют поездку на Кубу. Они выбирали даты и им нужно было свериться с папиным рабочим расписанием, но они собирались скоро принять решение. Эта беседа состоялась всего три недели назад, после лучшего Рождества, какое у нас было. Что произошло за такой короткий срок? Алли наверняка ошибалась.

Я попросила ее сообщать мне все новости и сказала, что она может звонить мне в любое время. Так она и поступала, и то, о чем она рассказывала, действительно было странно. Я не могла поехать домой, поэтому старалась почаще туда звонить и пыталась понять что-то из телефонных разговоров. Мама сначала была рада чаще меня слышать, но потом стала отстраненной. Папа казался непривычно притихшим. Человек, которому всегда было что сказать, ни о чем не хотел говорить. Мы превратились из семьи, в которой не существовало запретных тем, в семью, где говорили о погоде.

Алли в отчаянии решила, что проблема в ней. Она спрашивала, не думаю ли я, что все исправится, если она будет больше помогать по дому или получать более высокие оценки. И снова я просила ее успокоиться и говорила: она может делать все, от чего ей станет лучше, но она точно ни в чем не виновата. Что бы ни происходило между нашими родителями, ее вины там не было. По крайней мере это я знала наверняка.

Я не озвучивала Алли кое-какие вопросы, которые задавала себе. Если вы старше своих братьев и сестер на восемь – десять лет, на вас лежит проклятье старшего ребенка. Они всегда бегут к вам за помощью. Вы не можете оградить их от всего на свете, но хотите защитить от боли и растерянности, и потому берете на себя и свои, и чужие проблемы. И никто не знает, что вы сами страдаете от боли и растерянности. Никто не знает, что вам вообще больно.

Я не думала о том, что проблема может заключаться и во мне. Конечно, я не была идеальным ребенком и родители иногда спорили, как справляться с моими выходками, но теперь я повзрослела. Как и все мы. Ни я, ни Алли, ни Бен не могли быть причиной. Однако я спрашивала себя, что мне нужно сделать, чтобы помочь – хотя бы на время. Наша семья погибала, и я была готова на все, чтобы ее спасти.

Эту роль в нашей семье всегда играла именно я. Так как мой папа отсутствовал по полгода, я выросла, зная, что я должна быть готова закатать рукава и помочь, когда нужно. Алли и Бена это не касалось. Их просили помыть посуду и выкинуть мусор. Меня просили присмотреть за ними. Я не была одним из «детей», меня считали третьим взрослым. И я никогда не возражала. Я думала, что это нормально. Но мысль о том, что наши родители расходятся, вернула меня к реальности: я была их дочерью и не хотела, чтобы это произошло. Я хотела, чтобы моя семья оставалась семьей.

Чем больше я чувствовала, что теряю контроль над происходящим, тем чаще я спрашивала себя, почему не ценила все, что родители вместе сделали для нас. Почему я не дала моей маме научить меня шить? Воспоминания о том, как я просила – нет, скорее заставляла ее – помочь мне с заданием по труду в школе, вызывали у меня горечь. Почему я хотя бы не смотрела, как она это делает? Не проявляла любопытства к ее интересам? Вообще не думала о том, чтобы научиться навыкам, которые могли бы мне пригодиться? И почему я не позволила папе научить меня менять масло в машине? Опять же почему я хотя бы не смотрела, что и как он делает? Не проявляла интереса к его занятиям? Чем я занималась вместо этого?

Я знала ответ на последний вопрос. Я платила деньги. Я росла в период цифровой революции и принадлежу к поколению Pinterest (как я сама это называю). Мне нравятся новые вещи, которые сочетаются между собой. Мне ни к чему было перенимать навыки моих родителей, я знала, что всегда смогу заплатить – и недорого, – чтобы подобную работу кто-то сделал за меня. Я ценила удобство превыше опыта самостоятельного труда. Нет, я не относилась так к своим профессиональным обязанностям. Были и другие исключения: я умела готовить и печь, я присматривала за Алли и Беном и годами убирала в доме. Но зачем мне было учиться растить овощи, если я могла купить их на рынке? Зачем было тратить часы на то, чтобы сшить футболку или топ, если я могла купить такую вещь за пять долларов? Зачем прилагать столько усилий, чтобы восстановить старую мебель, если я могла купить новую и красивую? Так я объясняла себе это годами. И я платила – обычно кредитной картой.

Но куда тяжелее было думать о том, как я тратила время, которое покупала за свои деньги. С 14 или 15 лет моя жизнь вращалась вокруг телевидения. Я всегда помнила расписание любимых передач и планировала свой день в соответствии с ним. Каждый вечер понедельника, среды и воскресенья я смотрела две или три часовые программы, так что я не могла делать ничего другого, если только ко мне не приходили подруги – и тогда мы смотрели телевизор вместе. (Заметили, что пятница и суббота не попали в список? Телеканалы как будто знали, что в эти дни я предпочитала веселиться.) В оставшиеся вечера я тоже предпочитала приходить домой пораньше, чтобы посмотреть любимое шоу.