Ловушка для бабочек - Евгения Перова

На картинке был изображен человек в средневековой одежде с совой на плече.

– Да это же Бруно! – изумился Игнат, а Настя, только взглянув, тут же отвернулась. Но кивнула, подтверждая: да, Бруно.

– Но как это может быть? – спросил Марко. – Он что, создал эликсир бессмертия? Или действительно продал душу дьяволу?

– Какое-то липовое бессмертие, – хихикнул Вико. – Он же рассыпался в прах!

– То-то дьявол обрадовался! – поддержал его дед Рикардо.

– Я не знаю всех подробностей, – продолжил Клод. – Но история такова: жил один человек, у которого было три сына. Младшего он решил направить на служение Богу, чтобы у семьи был заступник. Хотя молодой человек не слишком рвался на это поприще, деваться ему было некуда: пойти против воли семьи он не посмел…

Так Бруно, которого тогда звали Никколо ди Бонавентура, оказался в монашеском ордене камальдулиан[12], в монастыре неподалеку от Ареццо. Молодому человеку, наделенному пытливым умом и жаждой развлечений, был не по нраву суровый устав ордена и его аскетическая жизнь, так что в один прекрасный день он попросту сбежал из монастыря и отправился путешествовать по миру, прихватив с собой часть монастырской казны: несмотря на аскетизм и суровость, камальдулиане успели накопить значительные богатства.

Дальше след его теряется вплоть до 1347 года, когда власти Сиены завели судебное дело по обвинению беглого монаха и отступника Никколо ди Бонавентуры в колдовстве и распространении чумы[13]. Но Никколо каким-то образом удалось скрыться от следствия, утверждали, что тому способствовал сам дьявол. Зачем Бруно-Никколо вообще вернулся на родину, не ясно. Но возможно, его как раз и привлекала таинственная долина, о волшебных свойствах которой он знал. Разгоравшаяся все больше эпидемия чумы остановила все судебные разбирательства, и судьба беглого монаха перестала интересовать кого бы то ни было. Но память о нем сохранилась в местных преданиях – и в архивах, где Клоду удалось обнаружить ветхий лист пергамента и несколько оттисков более поздних гравюр, изображающих нечестивого Никколо ди Бонавентура с совой на плече, которого продолжали встречать в этой местности на протяжении чуть ли не двух столетий! Говорили, что с этой птицей он не расставался никогда.

В следующий раз личность Бруно появляется в документах только в 1564 году – синьор Джакомо Инганаморте, проживающий неподалеку от Монте-Кьянчано, заказал местному художнику портрет своей жены, синьоры Анастази. Изображение не сохранилось, зато в галерее Уффици есть двойной портрет Микеле Инганаморте и супруги его – тоже Анастази, выполненный в 1677 году флорентийским художником Томмазо Реди. И это, несомненно, все тот же «Бруно» – сходство неоспоримо. Семья Инганаморте все эти годы жила чрезвычайно уединенно, но слухи об их несметном богатстве множились. Так же, как и о пропадающих в окрестностях виллы «Мираколо» девушках. Все были уверены, что Инганаморте и есть Никколо ди Бонавентура, продавший душу дьяволу…

Клод замолчал, но все продолжали на него смотреть, ожидая продолжения.

– Это все, – произнес он, растерянно оглядывая компанию.

– Как все? А при чем тут сова? – заговорили все одновременно. – Откуда взялась эта Анастази? И зачем им нужны были девушки?

– Ну, девушки уже понятно зачем, – сказал Игнат.

– А я так и не понял! – возмутился Вико.

– Настя же рассказала, что с ней было: в нее вселилась душа Анастази, заключенная до этого в сове. Для того и девушки! Чтобы Анастази могла воплощаться. Захватив чужое тело, она перестраивала его, восстанавливая свое собственное.

– А куда же девалась девушка? Ну, что там от нее оставалось. Или ничего не оставалось?

– Душа девушки засыпала навсегда. А тело… Внешность Анастази – это была только видимость. Тело, очевидно старело естественным порядком, могло и заболеть. Поэтому им и требовались все время новые женщины.

– Ужас какой-то! И где он только откопал эту Анастази? Кто она вообще такая?

– Анастази – жрица какой-то древней богини. Как они называли ее, деточка? – обратился Клод к Насте.

– Иштарет…

– Странно! Никогда не встречал такого имени… Возможно, Иштар? Или Ашторет?

– Нет, я тоже слышал – Иштарет, – подтвердил Игнат.

– Интересно, как она выглядела? Похоже, сова – один из ее атрибутов. Там, в подвале, был барельеф – змееволосая богиня в окружении сов. Тоже ни на что не похоже! При чем тут змеи? – Клод бормотал, уставившись в пространство. – Она, конечно, слегка напоминает известное изображение Иштар – в Британском музее. Там тоже совы, и лапы у Иштар птичьи, но никаких змей. Крылья за спиной. А тут никаких крыльев! Странно. Какой-то неизвестный науке культ…

– Клод!

– Да-да! Боюсь, нам теперь уже не узнать никогда, откуда взялась Анастази.

– Я знаю. – Настя медленно встала и замерла с широко открытыми глазами, словно бы устремленными внутрь. – Я откуда-то это знаю… Анастази! Это она оставила мне знание. Она была жрицей в храме богини Иштарет… Давно… Очень давно!

– А где это было? – спросил Клод, жадно слушавший сомнабулически вещавшую Настю.

– Я не могу сказать. Я знаю место, но не понимаю, где это. Где-то на Востоке, мне кажется…

– Месопотамия?

– Не знаю… В горах… Маленькая община, бедный храм. Тайный культ. А ее имя означает «дважды рожденная», потому что девушка, становясь жрицей, начинала новую жизнь. И она… Она отдавалась мужчинам в храме! За деньги!

– Ничего себе храм! – скептически воскликнул Вико. – Это бордель какой-то!

– Неужели? Храмовая проституция! Значит, я правильно догадался, – взволновался Клод. – Я знаю, что это за богиня. Какая жалость, что все кануло в воду, там же наверняка были ценные артефакты!

– И что это за богиня?

– О, это великая богиня! – воскликнул Клод. – У нее много имен: Венера, Афродита, Иштар – богиня любви и войны, «куртизанка богов»; Истар, Астарта, Анунит, Ашторет! Ассирийцы называли ее Милиттой, что означает «владычица». У шумеров она – Инанна, вооруженная знаками владычества и суда, а еще – волшебной сетью, имя которой: «Ко мне, мужчины, ко мне!» Ее изваяния всегда украшали ожерельем из лазурита, двойной золотой подвеской и запястьями, лентой «Прелесть чела» и повязкой «Одеяние владычиц»…