Испытание счастьем - Катерина Лазарева

Совсем скоро я понимаю, что причина — Стас. Ведь стоит мне только выйти из ванной, чтобы позавтракать, и столкнуться с ним лицом к лицу — почти физически болезненное ощущение заполняет сознание. Я задыхаюсь необъяснимой безнадёгой.

Мы киваем друг другу — и по моей коже бегут мурашки.

Меня словно ударяет током, когда я сажусь рядом, сделав себе кофе. К горлу подступает ком, а тело пробивает чуть заметная дрожь. Я избегаю смотреть на Стаса, но от этого не проще. Не спасает даже сознание абсурдности такого состояния.

Я ещё никогда не завтракала так нервно. Каждый мимолётно брошенный на меня взгляд Стаса чувствуется так остро, что я иногда с трудом удерживаю чашку в руках. А жевать мой любимый миндальный круассан становится дополнительным испытанием.

Молчание не спасает ситуацию. Но я не могу сказать ни слова. Так и доедаю в непонятном надломе, снова и снова мысленно призывая себя прийти в равновесие.

Когда я встаю, чтобы помыть чашку, слышу неожиданное:

— Я уладил все дела, картину тебе доставят завтра.

Я застываю на мгновение. Сердце пропускает удар.

Но это лишь секунды — я быстро беру себя в руки, и, начав мыть чашку, равнодушно бросаю:

— Хорошо.

Его слова — ещё не дело. О том, сдержит ли он обещание, можно судить только завтра.

И даже если да — это не достижение. Лишь необходимое выполнение своей части сделки, не более. Для любого нормального человека.

И то, что такой нормальный Стас сильно контрастирует с уже привычным мне беспринципным манипулятором, не повод любое его проявление человечности считать чем-то выдающимся.

Решив так, я вроде успокаиваюсь. Домываю посуду и собираюсь разворачиваться, чтобы уйти в комнату. Но меня останавливают непривычно мягкие слова:

— Ты выдержала испытание. Завтра мы распрощаемся.

— Навсегда? — неожиданно растерянно спрашиваю я.

Не понимаю, к чему вообще у меня вырвался этот ненужный вопрос, да ещё и таким странным тоном. Но Стас реагирует невозмутимо.

— Как и предполагалось.

Я не знаю, что ответить. Но почему-то не спешу уходить.

Выдержав небольшую паузу, он вдруг добавляет так же спокойно:

— Один день ничего не решит, это простая формальность. Я могу уйти сегодня.

— С чего такое великодушие? — я вдруг начинаю заводиться.

Всё прежде сдерживаемое внутри разочарование переполняет настолько, что выплёскивается в один момент. И я бессильна перед мощью этого чувства. Захлёбываюсь в непонятной горечи, задыхаюсь всё сильнее с каждым мгновением.

— Кажется, тебе это надо. Ты выглядишь несчастной.

Никакого намёка на очередное издевательство — Стас говорит так, словно искренне проявляет участие.

Но от этого я только больше злюсь.

— С каких это пор тебя волнует моё благополучие?

Я не разворачиваюсь — так и стою спиной к нему. И даже чуть затянувшаяся пауза не заставляет меня ни обернуться, ни уйти. Я просто жду ответа, чувствуя взгляд Стаса всей кожей.

Наверное, я даже не дышу. Ожидание слишком напряжённое. Он делает шаг в мою сторону — я чувствую это всем телом. Слишком остро воспринимаю любое его действие. Тем более, сейчас, когда доведена им до предела.

— Чего ты так боишься?

Неожиданный вопрос.

Я не отвечаю. Боюсь, что расплачусь, если скажу хоть слово.

Я даже перед собой не могу объяснить своё состояние. Какой-то неожиданно мощный внутренний надлом на грани истерики внешне отражается полным оцепенением. Со стороны я выгляжу скорее апатичной. По крайней мере, хотелось бы думать, что я показываю полное равнодушие ко всему, а не даю понять, насколько мне тяжело.

Но Стас с его раздражающей проницательностью, наверное, улавливает мой истинный настрой. Ну или по какой-то ещё непонятной причине он вдруг говорит так, словно пытается успокоить:

— Что бы ни было, тебе не стоит позволять слабости поглотить тебя. Ты намного сильнее, чем думаешь сейчас. И ты справишься во всём. Ты всегда справлялась. Не буду говорить набор банальностей, хотя они потому и банальны, что правдивы. Верь в себя. Знаешь, говорят, самое страшное, что может случиться с человеком — потеря веры. Я согласен с этим, — помолчав немного, Стас добавляет решительное: — Прощай.

И проходит мимо меня — в сторону входной двери.

Несмотря на то, что он идёт довольно быстро и держится поодаль, даже мельком не задев меня, я слишком остро чувствую его мимолётное приближение и стремительное удаление. В момент, когда Стас проходит мимо, моё сердце словно рухнуло вниз.

Ещё некоторое время после его ухода я неподвижно стою в том же положении. А в голове звучат последние слова Стаса. Он сказал про потерю веры так… Необычно. Даже проникновенно. И словно искренне.

А ещё — и я знаю наверняка, он намеренно произнёс такую фразу. Двусмысленность очевидна. Прямая аналогия с моим именем.

Даже не хочу думать, что мог иметь в виду Стас. Неужели говорил про себя? Осознал свои поступки?

И что значит, потерял?..

Нет, это всё абсурд. Скорее, он снова решил обескуражить меня своей внезапностью. Блестящая тактика — после всего содеянного неожиданно проявить человечность и намекнуть на собственные переживания. Да ещё так вкрадчиво и убедительно, что сложно не поверить.

Но назло всем разумным доводам в душе очень неспокойно. Впервые эмоции переполняют настолько, что физически больно.

Я никогда не смогу сказать, сколько вообще простояла неживой статуей. Но в один момент вдруг резко дёргаюсь с места, закрываю оставленную прикрытой входную дверь и иду к себе в комнату.

А потом как ни в чём не бывало смотрю разные фильмы. Сюжеты увлекают, и от былого внутреннего надлома вскоре не остаётся и следа.

Найти Дарью Михайловну не стоит усилий. Я знаю, где она живёт. Знала ещё до того, как получила картину.

С приглашением зайти тоже не возникает проблем. Как только Дарья Михайловна видит картину — меня впускают без объяснений.

И это объяснимо. Ведь художник и эта женщина слишком любили друг друга, чтобы однажды забыть. И картина была написана для неё. Наверняка Дарья Михайловна поняла это сразу, как увидела.

Мне было три годика, когда автор картины, Руслан Георгиевич, спас мне жизнь. Я плохо помню детали, да и мало что поняла тогда. Только, что в его загороднем доме разгорелся пожар и что я была на волосок от смерти.

Мама приехала к художнику вместе со мной, чтобы он написал мой портрет. Она оказалась придавлена внезапно обрушавшейся частью стены и не смогла сориентироваться. К счастью, всё же выбралась оттуда без серьёзных ранений. А меня к тому моменту уже вынес Руслан Георгиевич. Всё оказалось очень вовремя: через каких-то пару минут дом развалился.