Девушка с синей луны - Инна Бачинская

– Остынь, Лео. Для репортера скандальной хроники ты слишком чувствителен. Мы пришли посмотреть на великого гуру и задать ему пару вопросов. Посмотрели и задали. Красота, экзотика… даже акцент в наличии! У мужика с иноземным акцентом тут же повышаются шансы, не замечал? Женщины летят как бабочки на огонь. Ну, просто второй Леонид. Неземной, над бренным миром, надежа и опора, все страждущие, припадите к источнику света. Не верю. Будучи сам причастен, так сказать… ну скажи, Лео, я похож на него?

Добродеев, несмотря на испорченное настроение, не мог не ухмыльнуться. Смерил взглядом внушительную фигуру Монаха, задержался на ноге в гипсе и снова ухмыльнулся.

– Вот видишь! Я нормальный мужик с нормальными запросами, люблю пиво… А этот небось один нектар пьет.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что истинный талант не нуждается в антураже, он или есть, или его нет. Я же не вешаю на себя бусы и не говорю с акцентом… Ты заметил, что у него накрашены глаза?

– Не заметил. У тебя тоже борода и локоны. Не вижу разницы.

– Ты не видишь разницы между мною и этим… ряженым фигляром? – возмутился Монах.

– У всех по жизни свои задачи, Христофорыч. Это его способ зарабатывать на кусок хлеба, причем не без таланта. А ты… какой-то ты нервный в последнее время. Не узнаю. Где чувство юмора, где благодушие…

Монах подумал и сказал:

– Ты прав, Леша. Это все нога, будь она неладна. Беру обратно. Красивый успешный мужик, любимец женщин, даже ты не устоял, хоть и не баба. Даже я не устоял, поддался, и вообще завидки берут, как говорит Анжелика. Но! Голову даю на отсечение, у него с этой девушкой, Ией, что-то было, и не надо нам вешать про высокие отношения… тьфу! Ладно, ладно! – вскричал он, видя, что Добродеев пытается возразить. – Проехали. Итак, что мы узнали? Мы узнали, что у нее… Ия! Красивое имя. Что у нее был друг, который ее разочаровал. Какое слово: разочаровал! Чувствуется мастер с большой буквы. Ничего не знаю, ничего не вижу… и так далее. Ты бы сказал, что твоя женщина тебя разочаровала, если бы вы скандалили каждый день, и она бросала в тебя сковородкой? Ты бы высказался иначе.

– Откуда ты знаешь, что она бросала сковородкой?

– Она бросала или он бросал – не суть. Между ними происходило нечто, и закончилось оно падением с балкона. А твой гуру сказал: он ее разочаровал.

– Допустим! А каким боком тут Леонид? Может, ты думаешь, что он был этим другом? Или… что?

– Леша, мы же не полиция. Никогда не знаешь, где наткнешься на рациональное зерно. Опера́ летят по проторенным дорожкам, у них план раскрываемости, мы же блуждаем окольными тропками, причем в темноте.

– Он теперь никогда не согласится на интервью! Мне стыдно за наше поведение. Уважаемый человек…

– Ты хотел сказать, что тебе стыдно за меня? За мою настырность? Мы тоже уважаемые люди, Лео. И речь идет об убийстве, так что не нужно реверансов. А с другой стороны, все знают, если репортер «Вечерней лошади» просит об интервью, то вопросы будут не самые деликатные, а ответы впоследствии перевраны. Он согласился, значит, был готов. А насчет не согласится, ты не прав! Согласится. Реклама нужна всем. Ты позвонишь ему и скажешь: дорогой гуру Венката, мы раскрыли убийство, хотите подробности? Как-то так. Он не устоит, честное слово. Тем более сейчас у него неприятное чувство, что его в чем-то подозревают.

– Раскрой сначала, – пробурчал Добродеев.

– Раскроем. Тут интересно другое, Лео. Сестра Ия несчастлива в любви и выбрасывается с балкона. Диана несчастлива в любви, ее друга убивают. Две насильственные смерти в одной семье, причем на любовной почве.

– И что? Не вижу связи.

– Похоже на закономерность, не находишь?

– Простое совпадение. Ты всегда все усложняешь.

– Такой уж я уродился, – сказал Монах. – Все усложняю. Усложнитель. Как эти поют… фиксики? Тыц-дрыц, усложнитель! А тебе не приходило в голову, что члены одной семьи часто рождены под одним знаком. Или под знаками, стоящими рядом.

– Ты серьезно? И что?

– А то, что они повторяют судьбу друг друга. В известной мере, конечно. И характеры. Интересно, когда родились Ия и Диана.

– Не замечал. И что это нам дает?

– Подумай на досуге. Ничего не дает, информация к размышлению. Или дает, пока не знаю. Зависит от точки зрения. То ли все, что вокруг – знаки и предупреждения, и тут всякая мелочь в строчку: черная кошка, дверца шкафа вдруг сама по себе открылась, чашка разбилась, ветер сорвал шляпу; то ли все это ничего не значащие случайные мелочи. Я нахожусь посередине, и знаки воспринимаю под настроение. В данный момент у меня сломана нога, и я чувствителен, раздражен, зациклен… ну скажи на милость, какого черта у него накрашены глаза? У мужика?

Добродеев промолчал; он был расстроен. Монах же пребывал в приятном ощущении хорошо выполненной работы. Венката ему не понравился.

– Может, навестим Митрича? – сказал он. – Я соскучился.

– Можно, – недовольно ответил все еще дувшийся Добродеев.

Каким бы сложным ни было состояние их душ и тел, Митрич – это святое, тут между ними полный консенсус. И друзья отправились в гостеприимный бар «Тутси», где трудится барменом старый добрый друг Митрич, он же хозяин заведения.

Неожиданно пришла Марина. Терпеливо ждала на лестничной площадке, пока Монах доковыляет до двери и, балансируя на одной ноге, справится с замком. Влетела в прихожую радостная, полная светлой энергии, с полными сумками снеди. Поставила сумки на тумбочку, обняла Монаха, защебетала о том, что он прекрасно выглядит, что на дворе прекрасная погода, правда, жарко, что она принесла всяких вкусных вещей, и они сейчас будут пить чай. Монах удерживал ее в объятиях, вдыхал приятный сладкий запах ее духов и волос и с удовольствием слушал ее щебетание. Ему пришло в голову, что, если бы не козел-лихач, они бы не познакомились, и что плата за удовольствие от ее присутствия не столь уж велика. И Добродеева нет, никто не будет путаться под ногами. Он вспомнил, как лежал головой у нее на коленях…

Трогательно поддерживая Монаха за талию, она сопроводила его до дивана, причем он делал вид, что умирает. Усадила, подперла подушками, устроила поудобнее пострадавшую ногу и убежала в кухню.

От таких, как Марина, свет и радость. Монах, улыбаясь во весь рот, прислушивался к звону посуды.

– Где будем перекусывать? У вас или в кухне? – закричала она, появляясь на пороге.

– В кухне. Только я сам, Мариночка, не беспокойтесь.