Божественный яд - Антон Чиж

— Ах ты!.. — только и смог выдавить ошарашенный сыщик. — Это ж Серебряков!

Воцарилась немая сцена.

— У пациента calor mordax, жгучий жар… — прерывая тягостное молчание, подал голос Горн. — И пульс такой, что сердце выскакивает.

— Лихорадка? — Джуранский наконец-то пришел в себя.

— Не думаю. Такой жар может говорить только об одном: в организме больного происходит стремительный процесс. Или… — Доктор сделал многозначительную паузу.

— Что «или», доктор?

— Или он находится под действием наркотического средства…

Щипачев, про которого ротмистр и доктор забыли, почтительно кашлянул:

— А еще задержанный… то есть найденный выкрикивал странные слова!

— Какие еще слова, пристав? — раздраженно бросил Джуранский.

— Просил напоить его соком луны и требовал, чтобы огонь шел за ним! — доложил Щипачев.

— Явно принял возбуждающее средство! — прокомментировал Горн. — Кстати, есть еще одна интересная деталь.

Доктор поднял край простыни и указал на грудь. Джуранский увидел черную звездочку.

За спиной сыщика тяжело сопел Щипачев. Он приподнялся на носочках, заглянул за плечо и решил блеснуть эрудицией.

— Я так думаю, это… есть… знак иноверца! Тайный еврей, по всему видать! Или того хуже — поляк!

— Почему вы так решили? — удивленно спросил Джуранский.

— А креста на нем нательного не было! — победно заявил Щипачев.

Доктор уже хотел было высказать все, что думает о дремучих мозгах пристава, но тут дверь резко распахнулась и в медицинскую с отчаянным воплем ворвалась девушка. Ее шубка была расстегнута, шляпка косо сдвинута набок, но лицо плотно укутывал кружевной платок, который оставлял открытыми только глаза.

— Помогите! Спасите! — отчаянно кричала она. Видимо, ей удалось проскользнуть мимо городовых. От неожиданности Джуранский, Горн и пристав замерли.

Сумасшедшая барышня, увидев тело на лежанке, на мгновение замолчала и, вновь истерично закричав о помощи, бросилась обратно в коридор, проскочив под расставленными руками городового Романова.

— Щипачев, что творится в участке? — со сдержанной угрозой произнес Джуранский.

Пристав побагровел.

— Прошу простить, господин ротмистр, сейчас разберемся!

— Экая эксцентричная барышня! Я, признаться, решил, что сейчас в нас полетит ручная бомба, — повернувшись к Джуранскому, доктор вытер карманным платочком лоб.

— Что-то не похожа она на сумасшедшую… — пробормотал тот.

Неожиданно Серебряков вздрогнул и открыл глаза.

— Где я? — прошептал он, наткнувшись мутным взглядом на ротмистра.

— Вы в полной безопасности! — торжественно заявил Джуранский. — Что с вами случилось?

— Грядет новый бог! — прохрипел профессор. — Он очистит огнем мир! Сома сладостный! Напои меня…

Серебряков закашлялся, застонал. На лбу и по всему телу обильно выступил пот.

— Плохо дело, — сказал доктор. — Кажется, наступает кризис…

— Что мне… — растерянно начал Джуранский.

— Срочно телефонируйте Ванзарову! И Лебедеву! — крикнул Горн вдогонку убегающему ротмистру.

9

Ванзаров недослушал сбивчивый доклад Джуранского, бросил слуховую трубку телефонного аппарата, стремительно переоделся, схватил с вешалки пальто и, прыгая через ступени лестницы, выбежал на улицу. Он крикнул извозчику, что даст целковый, если тот довезет до Пятой линии Васильевского острова за десять минут.

Сани помчались по утоптанному снегу Невского проспекта с лихим посвистом. Возница нещадно бил кнутом, обгоняя экипажи и страшно крича на зазевавшихся пешеходов. На ледяных ухабах сани подбрасывало, и сыщику приходилось хвататься руками за котелок.

Родион Георгиевич старался не давать волю гневу. Он считал, что кричать на подчиненных так же бесполезно, как доказывать собственной жене ее неправоту. Но сейчас он готов был рвать и метать. Хваленые соглядатаи Курочкина прошляпили профессора. И это столичные филеры, которые считаются образцом для всей России! Перед самым их носом кто-то увел Серебрякова!

Когда сыщик рывком распахнул дверь в медицинскую Второго участка, доктор Горн все еще не терял надежды привести Серебрякова в чувство, втирая жидкость с тошнотворным запахом. Джуранский, не зная чем помочь, топтался рядом.

— Успел?! — не здороваясь, спросил Ванзаров.

— Надеяться можно только на то, что организм сам справится с шоком, — ответил Горн, продолжая растирать Серебрякова камфарой.

Грудь профессора блестела, как лаковая шкатулка. Ванзаров сразу заметил пентакль, такой же, как у Марии Ланге, что его, однако, нисколько не удивило.

Джуранский шепотом доложил начальнику все обстоятельства утреннего происшествия.

— Разве возможно такое, чтобы человек, пробыв в ледяной воде и пролежав не менее часа на льду, не умер? — повернулся Ванзаров к невозмутимому Горну.

— Теоретически — шансов выжить нет. Но пациенту помогла неестественно высокая температура! — доктор быстро накрыл тело уже приготовленным одеялом.

Серебряков хрипло вдохнул и открыл глаза.

— А, сыщик! Все вынюхиваете, шли бы домой, уже поздно. — Профессор говорил медленно, тихим, еле слышным голосом. И улыбался.

— Александр Владимирович, как вы оказались в проруби? — спросил Ванзаров с искренним сочувствием.

— Мы шли по бескрайним полям, наполненным лунным светом… — тихо проговорил Серебряков. — Вокруг лилась музыка и вставала радуга. Меня звал прекрасный голос…

— Кто был с вами? — едва не закричал сыщик.

— …а потом воды объяли меня до души моей. И я поплыл. Океан был полон любовью, во мне горел огонь радости, и я был как костер, от которого каждый может согреться. О Сома медоточивый! Ты вошел в меня!

— Александр Владимирович, что такое сома? — встревожился Родион Георгиевич. Он вновь ощутил необъяснимый страх.

Серебряков слабо улыбнулся.

— О, Ванзаров! Зачем ты спрашиваешь меня? Это великий огонь радости! Он поглощает человека до конца, он наполняет все мышцы соками счастья, он открывает глаза и дает умение видеть, он жжет, и ты сгораешь в нем до пепла, который уносит ветер погребального костра в бездонный космос! О Сома медоточивый!

— Полный бред! — серьезно заключил Джуранский, обращаясь к Горну.

Серебряков поперхнулся, тяжело и часто задышал. Страстная проповедь отняла слишком много сил.

— Кто привел вас к проруби? — громко, как глухого, спросил Ванзаров.

— Я… один, — вздохнул Серебряков. — Оставьте меня, я хочу уйти к свету. Я так устал…