Лучшие уходят первыми - Инна Бачинская

На улице капитана ожидал легкий на помине дизайнер Игорек. Полосатая черно-оранжевая африканская торба ковровой ткани через плечо, лицо задумчивое. Покусывает зеленый листок крупными белоснежными зубами.

Федор сдержал стон.

– Я вот что подумал, кэп… – начал Игорек.

– Ну? – невежливо перебил его Алексеев. – Вспомнили что-нибудь?

– Нет, но у меня появилась идея.

– Интересно, – буркнул Федор.

– У нас нет мужской модели, – сказал дизайнер. – У меня фантастические замыслы. Нет, модель, конечно, есть, но одни мускулы и физиология, а мне нужны и мускулы и интеллект. Как у вас, кэп. У вас вполне интеллигентное лицо, что редкость в наше время, тем более учитывая место вашей работы. И если бы вы…

– Что? – До Федора не сразу дошло, что имеет в виду дизайнер. – Я? Да… ты! Совсем сбрендил?

Чаша терпения Федора была переполнена. Он, не прощаясь, оставил Игорька и стремительно бросился через дорогу к своему «Форду» как к спасительному плоту в нелепом море житейском. Рухнул на сиденье, дрожащими пальцами вставил ключ в замок зажигания и рванул с места как на пожар. Впервые в жизни он проскочил перекресток на красный свет, что заставило его задуматься о причинах, толкающих человека на преступление. На спонтанное, непредумышленное преступление, совершенное под влияним сильного чувства. Сильное чувство может быть вызвано любой мелочью с точки зрения здравомыслящего человека: постоянным протеканием воды с верхнего этажа, дурным пением под гитару под окнами в два часа ночи, парковкой машины под балконом, несмотря на многочисленные предупреждения… Федор знал много подобных случаев. Типичная бытовуха, а в результате нанесение побоев с увечьями или убийство. Вот и он, капитан Алексеев, чуть не врезал дизайнеру… А почему, спрашивается? Что, собственно, его задело? То, что Игорек – представитель сексуальных меньшинств? Или работа модели, с его точки зрения, недостойна настоящего мужчины? Федор вообразил себе жеребячий гогот коллег, появись он на экране в каком-нибудь… пляжном ансамбле!

Все! Хватит! Но день, полный приключений, для капитана Алексеева еще не закончился. Не успел он переступить порог родного учреждения, как его вызвали к начальству. Причем не по телефону, а прислали нарочного – лейтенанта Гену Колесниченко. Загадочно ухмыляясь, Гена сказал, что Бутузов уже раз десять справлялся о капитане Алексееве и приказал, как только тот покажется на горизонте, сразу к нему на ковер.

– Что стряслось? – спросил Федор.

– Сюрприз, – ответил Гена. На его невыразительной физиономии светилась с трудом сдерживаемая радость. Капитан Алексеев никогда еще не видел коллегу в подобном состоянии.

– Жалоба? – спросил капитан.

– Ха! – произнес лейтенант пренебрежительно. – Жалоба! Иди-иди, там тебя ждут не дождутся. Удачи!

Марина Башкирцева сидела в своем уютном кабинетике, подперев подбородок изящной рукой и глубоко задумавшись. Другая рука перебирала бусины в маленькой стеклянной вазочке. Бусины были собраны Мариной для реставрации народных костюмов из этнографической коллекции музея, которую она очень любила и собирала уже несколько лет буквально по крупицам. Мордовских, чухонских, марийских, середины и конца позапрошлого века – красная с синим вышивка по суровому холсту, перемежающаяся вставками из кружев, плетенных на коклюшках. Само сооружение для плетения кружев – упругий тряпичный барабан, утыканный булавками с разноцветными головками, и несколько десятков деревянных палочек-коклюшек с продетыми в дырочки наверху суровыми нитками – также находилось в экспозиции музея. Мастерица накалывает узор булавками, а потом, споро перебирая коклюшками, оплетает их. Закончив фрагмент, она переносит булавки ниже. И снова бегают проворно умные пальцы, сами знающие, что делать, и постукивают деревяшки.

У Марины и фильм есть про бабушку, последнюю представительницу старинного ремесла, и хорошая копия «Кружевницы» Тропинина, и фрагменты потемневших от времени кружев в рамках под стеклом на стенах кабинета. Марина однажды позировала мужу в мордовском костюме… Когда-нибудь она подарит портрет музею и, став совсем старой, будет приходить и любоваться. И Колька войдет в историю… возможно… хотя вряд ли. Он ремесленник, а не создатель. Ну да разве народ понимает? Главное, чтобы красиво было – березы, пруд, родовое поместье с башенками, иномарка, блескучий прикид от Версаче.

Колька, Колька… простая душа! Марина улыбнулась рассеянно. Бедный Колька… Ну ничего, она сделала для него то, чего не сделала бы ни одна другая женщина, – имя. Кто не знает теперь художника-портретиста Николая Башкирцева? Вон очередь стоит на два года вперед, Америка заинтересовалась. Колька, недалекий и жадноватый, намалевал бы всех желающих за неделю, но она, Марина, запретила. Чай, не коврики с лебедями для базара. Не ляпать кистью, а думать о композиции, изучать внешность заказчика, подбирать интерьер, освещение, одежду. Научила вести себя соответственно – изображать мастера. Настоящего Мастера с большой буквы, непредсказуемого, чудаковатого, депрессивного, эпатажного, то есть со всем духовным антуражем гения. Даже внешность под Сальвадора Дали – усы торчком и длинные волосы по плечам – придумана Мариной. Одно время она всерьез рассматривала идею распустить слушок, что Коля пьет или балуется наркотой, но потом решила: это будет, пожалуй, перебор. То, что он в свое время был президентом Клуба холостяков, сослужило хорошую службу – ей не пришлось начинать на пустом месте. Образ клубмена мягко вобрал в себя новые творческие черты и превратился в имидж замечательного самобытного художника. Они прожили вместе хорошую жизнь, и теперь Башкирцев пойдет дальше один. Потому что ее собственная судьба делает стремительный вираж и…

Марина покачала головой, улыбнулась. Бусины со стеклянным звоном посыпались в вазочку. Она погрузила в них пальцы – холодные и твердые, шелковистые на ощупь…

Стук в дверь вырвал Марину из задумчивости.

– Войдите! – закричала она. Дверь распахнулась, и на пороге появился крепыш в белых брюках и красной футболке – Рома Мыльников, заместитель директора местного филиала рекламного агентства «Brown, Brown & Son».

– Ромочка! – обрадовалась Марина. – Здравствуй, дорогой!

Рома галантно приложился к ручке, потом к щечке Марины.

– Мариночка, бросай Кольку к чертовой матери! Зачем он тебе сдался, мазила недоделаный? Я тебя на руках носить буду! Ты фантастическая женщина, Мариночка! Ты себе цены не знаешь.

– Я подумаю, Ромочка, – прожурчал в ответ смех Марины. – Спасибо за предложение.

– Подумай, – он отпустил ее руку и плюхнулся в кресло. – Только недолго. А то меня тут буквально на части рвут.

Это был их обычный ритуал, игра, треп старых добрых друзей. Рома «домогался» Марины не только наедине, но и на публике, причем в присутствии Башкирцева. Тот обычно вращал глазами и рычал с грузинским акцентом: «Убью! Гдэ мой ба-алшой кынжал?» Марина хватала мужа за руки, удерживая от драки, Рома рвал на груди рубашку и кричал: «Разве ты достоин этой женщины? Ты только посмотри на себя, урод!» Народ ухохатывался, дамы визжали, все хлопали… одним словом, прикол получался еще тот!