Мой бодипозитив. Как я полюбила тело, в котором живу - Тесс Холлидей

Я была в ужасе, но папа был абсолютно спокоен и обстоятельно рассказывал мне о том, как что работает. В итоге я освоила сцепление и спокойно съехала с холма.

Когда в августе начался новый учебный год, мне было очень одиноко без Аделин.

Брэд все больше времени проводил за своими «крутыми» делами, а я чаще всего зависала с Мари. Мы с ней сидели у нее или у меня в комнате и томно подпевали балладам Гвен Стефани. Потратив многие вечера на оттачивание своего певческого мастерства, мы решили, что пора показать, на что мы способны, на школьной сцене. Мы с ней заявились на конкурс талантов под странным названием «Пение губами» и полностью распланировали свое выступление.

Мы поняли нашу ошибку, только когда мероприятие уже началось.

– Это конкурс пения под фонограмму, а не пения![46] – прошипела я на ухо Мари, когда мы из-за кулис наблюдали за тем, как группка популярных детей, безупречно попадая в ритм, изображала юмористическое пение песен в духе «Sweet Home Alabama».

– Не думаю, что нам стоит выходить на сцену, – призналась я. К сожалению, Мари со мной не согласилась.

Теперь, когда наша продуманная заготовка исполнения песни «Don’t Speak»[47] группы No Doubt на два голоса, где Мари должна была петь основную партию, а я была на подпевке, стала бесполезной, нам оставалось только импровизировать. Мари отлично справилась, проговаривая слова с выражением лица расстроенной Гвен Стефани, а вот мне ничего не оставалось, кроме как стоять столбом на сцене в старой рубашке Bon Jovi (в которой раньше спала моя мама и которую я затем переделала, приспустив рукава и украсив ее английскими булавками).

На меня пялились 500 детей из моей школы, и было очевидно, что я должна делать хоть что-то. Тогда я начала раскачиваться и крутиться под музыку, танцуя так, будто на меня не смотрела все школа. Вот только все смотрели, в том числе Брэд, который явно пришел в ужас от происходящего. В последующие недели я продолжала изо всех сил цепляться за наши отношения, хотя он по-прежнему обращался со мной при своих друзьях как с отбросом общества.

11 сентября 2001 года я сидела на первой парте на уроке математики. В класс вошел один из сотрудников школы и стал что-то шептать нашему учителю. Учитель сразу же включил телевизор. Я удивилась тому, что по всем каналам показывают Башни-близнецы в Нью-Йорке. Из одной башни валил густой дым; а во вторую башню у нас на глазах влетел самолет. Я смотрела в экран телевизора пустым взглядом и не понимала, что происходит. Когда первая башня обрушилась, нас отправили по домам.

Я помню, как ехала домой на школьном автобусе и чувствовала себя шокированной, опустошенной и ужасно расстроенной. Когда я зашла домой, то увидела перед телевизором маму. Она выглядела заплаканной. Я села рядом с ней, и мы еще много часов смотрели телевизор. Меня подташнивало на нервной почве.

Как и многие люди, я чувствовала себя потерянной и инстинктивно хотела быть рядом с теми, кто мне близок. На следующий день, когда я наконец-то решила поговорить с Брэдом, то заметила, как странно он себя ведет. Он не смотрел мне в глаза и, казалось, пытался убраться от меня куда подальше.

– Что-то случилось? – спросила я его.

– Мне просто не по себе из-за того, что случилось с Центром международной торговли, – ответил Брэд, пожав плечами.

Через несколько дней мы с братом встретились на кухне.

– Знаешь, я видел Брэда в торговом центре, – сказал Тад. – Он целовался с другой девчонкой в кафе «Taco Time».

От его слов мне стало нехорошо.

– Не ври, – огрызнулась я. – С какой еще девчонкой?

– С какой-то стройной блондинкой, – пожал плечами брат. – Она не из нашей школы.

Будучи по природе неконфликтным человеком, я несколько ночей промучилась бессонницей и лишь после этого решилась подойти к Брэду в школе и задать ему вопрос в лицо.

– Это правда? – спросила я. – Ты целовался с другой?

– Точно, – ответил он, наконец-то встретившись со мной взглядом. – Я больше не хочу с тобой встречаться. Я ухожу от тебя.

Его безразличие потрясло меня до глубины души.

Я была раздавлена нашим расставанием, и мне казалось, что мое сердце рвется на части всякий раз, как я сталкиваюсь с ним в школе или в церковном кружке. Я хотела понять, чем он руководствовался – почему он захотел расстаться со мной и зачем изменял? Как бы я ни старалась добиться ответа, он просто отказывался со мной разговаривать, для него я будто была невидимой.

Думаю, что отчасти я страдала из-за его новой пассии. Она была стройной популярной блондинкой, то есть всем, чем я не была. Моя самооценка упала до рекордно низкого уровня. Иногда мне не удавалось уснуть, я садилась в машину и проезжала мимо дома, в котором Брэд жил со своим дядей. Я смотрела, горит ли свет в его спальне, и тоскливо вспоминала случай, когда мы перепихнулись в ванной комнате, пока его бабушка накрывала стол к чаепитию этажом ниже. Иногда я мстительно бибикала и злорадно наблюдала за тем, как в окнах загорается свет. Иногда я бросала что-нибудь в его палисадник, чаще всего мусор. Меня так и не вычислили.

Много лет спустя Брэд ни с того ни с сего прислал мне сообщение, в котором попросил прощения за то, как он со мной обращался. Я узнала, что он служит в морской пехоте. Пусть это извинение как-то не вписывалось в его характер, но мне было приятно, и я простила его. Через неделю я узнала, что он покончил с собой, повесившись в шкафу в казарме. Я до сих пор вздрагиваю от осознания того, как ему тогда было одиноко. Я надеюсь, что ему стало спокойнее от того, что я не чувствовала к нему неприязни. Несмотря ни на что, я всегда буду вспоминать его с нежностью.

Самое глупое, что может сделать человек, когда его бросили, это пойти и сделать себе какую-нибудь бунтарскую стрижку. Само собой, я пошла и сделала себе бунтарскую стрижку. Я спонтанно избавилась от волос до плеч и сделала короткий ежик. Я считала, что буду выглядеть более интересно и дерзко, хотя на самом деле походила на Барта Симпсона.

Я выкрасила свою новую прическу в темно-фиолетовый цвет краской для волос из бакалейного магазина, но было бессмысленно отрицать, что прическе это не помогло. Это сомнительное стилистическое решение не улучшило ни моей внешности, ни отношения ко мне окружающих. Благодаря невероятно креативным детям в школьном автобусе мое старое прозвище Носорог вскоре уступило место новому варианту – Дикобраз.[48]