Отряд "Холуай". Из жизни моряков-разведчиков Тихоокеанского флота - Андрей Загорцев

У нас даже головы закружились. Федосов, старательно высунув язык, черкал у себя в блокноте, делая пометки.

— Михалыч, — занудил он, — скажи, пожалуйста, ну а форма двадцать шесть — какая она?

Матрос покачал головой, как бы сетуя на нашу глупость, и, подозвав к себе, развернул книгу, принесённую с собой.

— Смотрите, тут в углу типографским шрифтом что написано меленько?

— Форма номер двадцать шесть! — хором прочитали мы.

Вот так! Оказывается, в Военно-Морском Флоте даже книги имеют свою форму.

При помощи Михеля мы снова начали пересчитывать имущество, сверяясь с книгами. Все сошлось один в один, только бескозырок было больше.

— Ага, — загадочно сказал ротный баталер, — имущества-то в вашей группе неучтённого после схода ваших «предков» было немеряно, а сейчас вон всё под счёт. «Рундук» всё сховал себе в сундук.

Под руководством старослужащего мы написали три акта, в которых помимо подписей Федосова и Маркова должны были еще стоять росписи Поповских, командира роты капитана третьего ранга Леонова и ротного старшины Аничкова.

Михель поставил свою роспись в нашей книге и убыл, напомнив, что завтра он у нас пьет чай с «холодным баталером», проверяя нашу прошаренность. И напоследок посоветовал завести знакомство с кем-нибудь из связистов: они в электрических делах весьма продуманные матросы, могут чем-нибудь и помочь. Вот тебе и попили чаю — провозились до самого отбоя.

С утра у нас было два часа общественно-политической подготовки, и мы, сидя в летнем клубе, старательно конспектировали в блокноты речи Горбачёва о наступившей мировой «разрядке», событиях в мире, в Армии и на Флоте. Рядом со мной мирно посапывал матрос Зеленов, «Зелёный», пуская слюну в блокнот, где были выведены «графики засыпания».

Пользуясь случаем, я тихонько толкнул локтем начавшего тихонько похрапывать матроса:

— Ну что, Зелёный, когда пятьдесят копеек отдашь?

Зеленов приоткрыл глаза, сладко зевнул и пробормотал:

— А чо? — И снова заснул.

Я его толкал таким образом каждые пять минут, не давая спать. Зеленов дошёл до такого состояния, что, для того чтобы я отстал, вытащил из кармана робы полтинник и сунул его мне — лишь бы я отвязался. Половина взноса на «Кровавый спорт» есть, надо теперь найти еще полтинник. Надеюсь, что Федосов тоже что-нибудь придумает. После общественно-политической подготовки мы носились по пляжу, таская всей группой надувную резиновую лодку. Потом переворачивались на ней, ставили её и снова забирались. Неплохое занятие — похоже на водные аттракционы, но выматывает не хуже, чем бег. Потом половина группы сидела внутри, а другая половина плыла, толкая перед собой лодку. Вроде бы куда как просто — плыви да толкай. Однако лодка шла неравномерно, рыскала по курсу и раскачивалась. Тут все зависело от слаженных действий плывущих. Пришлось тренироваться — загребать на счёт командира. Одной рукой надо было вцепиться в канат, другой — загребать. Главное, чтобы гребки с обеих сторон были синхронные и одинаковой мощности. Вскоре у всех «отваливались руки и ноги». Это хорошо, что занимались мы только по нулевому комплекту: только в трусах, да еще одели спасательные жилеты. А что будет дальше, когда будем бултыхаться в полном снаряжении с рюкзаками и оружием? Под конец занятия Поповских всё-таки раздал ласты и лодку толкала всего одна боевая пара. И на добивку последние пять минут мы всей группой шлепали в ластах по песку, таща лодку и мирно восседающего в ней командира. На обеде я даже руку с ложкой поднять не мог, а когда меня хлопнули сзади по плечу, я чуть не окунулся лицом в миску с гороховым супом.

— Брейк, чего такой вялый? — спросил меня незаметно подошедший сзади Дитер.

— Здрасте, Дмитрий Анатольевич! Дим, нас на занятиях каплейт умотал, еле шуршу по палубе.

— Ваш может. Допивай компот, выходи на воздух — расскажешь, что о чём.

Я быстренько допил компот и, отпросившись у Федосова, выскочил на улицу. Болев со своим напарником стояли возле курилки и крутили на руках поясные ремни, о чём-то оживлённо беседуя. Увидев меня, сделали приглашающий жест рукой, не прекращая увлекательнейшего занятия по раскручиванию ремней. Я, опасаясь получить «якорной» бляхой по лбу, осторожно подошёл и встал в сторонке.

— Ну, Брейк, с тебя пол-литра шила! Мы тебе земляка еще одного нашли, с госпиталя вернулся, с роты связи, центровик, нормальный матрос-«годок», прошаренный. Сегодня сказал: на ужине тебя найдёт.

— У меня нету шила, — испугался я (снова надо проставляться).

— Да шутим мы, сами знаем, что у тебя ни хрена нету. Сам как? В группе нормально всё?

— Да всё по курсу. У меня напарник теперь замкомгруппы работает, вчера баталерку принимали, мичман наш шнур упёр от магнитофона — теперь ни хрена не послушаешь, с каплейтом всё хорошо, не придирается.

— О, а чего вы шнур-то отдали, «маг» на ваши же деньги куплен?

— Да он нас как-то и не спрашивал. Он вообще по-тихому ушёл, ключи только Поповских отдал — и не видно его.

Поболтали еще минут пять до выхода моей группы и, довольные друг другом, разошлись. После обеда продолжались занятия. Потом было подведение итогов за неделю, собрания в группах, рисование группных боевых листков. На ужине на раздаче уже дежурил Мотыль, и, когда я пошёл за добавкой, он щедро сыпанул мне в бачок пару черпаков макарон, облил красным подливом и подмигнул. Я, задавив лыбу и подмигнув в ответ, был вытолкан из очереди страждущих добавки. Вот чёрт! А я хотел попросить у него чаю для заварки. Саня Федос вроде бы соорудил кипятильник, и после ужина мы хотели его использовать. Когда я чуть ли не бежал к столу, неся на вытянутых руках горячий бачок, дорогу мне преградил какой-то второстатейный старшина.

— Тщщ старшина, разрешите пройти, — пробормотал я, ручки бачка нещадно жгли ладони.

— Да как бы щас, карась, может, ты меня еще в живот пнешь? — с ленцой ответил старшина и продолжал стоять на дороге.

Ни слова не говоря, я обошёл его и поставил бачок на стол, и только сел — чья-то ладонь, скомкав гюйс, за шкирку приподняла меня от скамейки.

— С-а-л-а-г-а! Тебе кто-нибудь давал разрешение пройти? Тебя кто-нибудь отпускал?

Ну вот, теперь я прочувствую пресловутую «дедовщину». А я-то думал, что её вовсе здесь нет, есть только «наставничество». Чёрт, и знакомых старшаков поблизости никого. Я начал судорожно оглядываться по сторонам. Что делать? Ударить затылком в нос? Драка в столовой со старшим призывом — это конец карьере. Начать просить прощения — то же самое. Федос, глядя на полувздернутого меня, вдруг хищно оскалился и сгрёб в кулак со стола черпак. Зеленов, сидевший рядом со мной, резко встал и переместился за спину державшему меня старшине. «Киевляне», насупившись, приподнялись со скамеек.

Старшина второй статьи отпустил меня и начал вертеть головой:

— Караси! Что подорвались? А ну-ка жрать!