Сердце дракона. Том 18. Часть 2 - Кирилл Клеванский

Приземлившись, Хаджар поднял взгляд и увидел стоявших в центре Аглена и… Артеуса. Тот, схватившись за посох обеими руками, вонзил его перед собой в землю.

Что же — верно говорят мудрецы, что нет гнева страшнее, чем гнев доброго человека.

Глава 1617

Время ненадолго замедлилось — как бы странно не звучала эта фраза. Иначе как еще можно объяснить, что перед взором Хаджара застыли птицы. Пришпиленными в натюрморте бабочками они повисли среди лазурной выси, где остановили бесконечный бег облака, решившие понаблюдать за происходящим.

Застыла смятая волна энергий трава. Осколки камней и деревьев, разлетавшиеся в разные стороны, будто бы обернулись с немыми вопросом: «А что же случилось?».

Воины Лецкетов, вместе с Калеоном, замороженными статуями сохранили те позы, в которых их застал момент, когда Артеус вонзил посох в землю.

Лэтэя, что-то крича, тянула руку к волшебнику. Она словно знала, что произойдет в следующий момент и пыталась удержать мальчика от ошибки. Той ошибки, которую в этом проклятом мире рано или поздно совершают любой, ступивший на путь боевых искусств.

Хаджар это понимал.

Теперь понимал.

Спустя тысячи смертей и реки крови, пролитые его руками. Но, увы, как и всегда — сделать он ничего не мог. Лишь медленно, сквозь клеем застывший воздух, двигаться, как по дну, к границе купола.

Может быть, если он сможет, то остановит хоть одного доброго человека от того, что неминуемо приведет лишь к одному — тому, чем награждает каждого искателя силы Безымянный Мир.

Но Хаджар не успел. Может потому, что даже его скорости не хватало, чтобы обогнать скорость мысли волшебника, а может потому, что так велела какая-то замшелая надпись в свитке Книги Тысячи.

Через мгновение мир взорвался красками, и звуки рванули сквозь прорванную платину времени. Хаджар услышал крик Лэтэи:

— Не надо!

И крик самого Артеуса. Хаджар уже слышал подобный. Слышал из своих собственных уст и уст тех, кто встал под знамена Лунной Армии.

Крик человека, готового отдать все, что у него есть, чтобы забрать все, что есть у того, кто стоит перед ним. Забрать потому, что иначе никак не затянется рана, ноющая куда глубже, чем простое «душа».

Вокруг посоха Артеуса вспыхнула короткая синяя вспышка, а затем в небо, пронзая купол, рванул столп терны и магии. Чистой и незамутненной энергиями или рекой мирой. Той магией, про которую Хаджар в джунглях Карнака в рассказах о Талеш, и той магии, что видел в мире Духов.

Древней и настоящей.

Аглен, поднявший оружие, использовал какую-то защитную технику, накрывшую его чем-то похожим на рыболовную сеть. Пропитанная терной и магией, она, наверное, смогла бы выдержать пару ударов самого Хаджара, но куда ей до всей магии и мощи, высвобожденной Артеусом разом.

Если бы волшебник использовал хоть на каплю больше силы — то умер бы в то же самое мгновение. Но этого не произошло.

Поток чистой магии и терны, изогнувшись кричащим от боли зверем, рухнул вниз и, расправив широкие крылья, ударил по Аглену.

От одного только эха подобной мощи четырнадцать сотен воинов безвольными пушинками раскидало в разные стороны. Купол растворился в реальности, а на ногах, кое-как, смогли устоять лишь Лэтэя, вонзившая в землю копью, Аглен поступивший так же со своим мечом и Хаджар.

Он так и не обнажил Синего Клинка. Лишь стоял и смотрел на то, как тяжело дышал Артеус, всем весом улегшийся на посох. Открылись его раны, на землю капали густые, жирные капли крови. Узор на лице волшебника слегка мерцал.

Хаджар облегченно выдохнул и слегка покачал головой.

Впервые за долгое время он почувствовал невероятную радость от того, что ошибся. И, может, вместе с этим ошиблась его мать и все те, кто не видел в мире боевых искусств ничего хорошего. Только ржавчину, которая рано или поздно проест нутро каждого из адептов.

Перед Артеус, побледневший, покрывшийся испариной, с застывшим ужасом в глазах, сидел на коленях Аглен. Оружие выпало из его дрожащий рук, а местами поседевшие волосы качались на стихающем ветре, поднятом дикой магией.

За спиной у Лецкета в земле осталось глубокое отверстие, скважиной уходящее на многие и многие сотни метров вглубь тверди.

Лэтэя очнулась первой.

Она подбежала к своему другу и подхватила его до того, как обессиливший Артеус упал бы на землю. Она держала его и крепко обнимала. Хаджар вспомнил эти объятья. Он чувствовал их несколько месяцев. Несколько самых счастливых месяцев в жизни.

Так, как Лэтэя обнимала Артеуса, не обнимет ни мать, ни сестра, ни друг, ни брат, ни отец. Это не лучше и не хуже. Это — иначе.

Интересно, а смог бы Хаджар поступить так же? По отношению к тому же самому Примусу? Ответ на этот вопрос уже никогда не получится ни изменить, ни переписать. Жизнь, это не тест и не вопрос от мудрого учителя своему ученику.

Хаджар не смог.

Артеус — смог.

— Все будет хорошо, — шептала ему Лэтэя. — Все будет хорошо.

Артеус плакал, но без слез. Он едва мог в ответ обнять воительницу, слегка прижав её золотые волосы. Прожить всю жизнь в семье, где его держали за последнее животное. Да даже хуже. Иметь в качестве отца слабовольного и бесчестного деспота. Мать — покорную и смирившуюся с судьбой женщину, не готовую бороться за своих детей.

И единственным лучиком света в этом царстве теней оказалась маленькая сестренка. Новорожденный ребенок, не сделавший никому не зла и даже мира не видевший.

Она стала первым и единственным другом Артеуса, а он — ей. Заботился как мог. Оберегал от той участи, что ждала всех дочерей рода, помешанного на древнем пророчестве Древа Жизни.

— Проклятье пророчества, — вздохнул Хаджар.

Многих сил стоит выслушать предсказание о своей судьбе, но еще больших — его презреть. У Хаджара их хватило и он редко когда вспоминал о том, что однажды ему принесет смерть тот, кто не был рожден.

У Лецкетов, на протяжении многих тысяч лет, такого человека не нашлось.

Так что Хаджар стоял и смотрел на то, как нелюбимого сына Лецкетов; возможно — одного из величайших магов этого поколения, обнимала, словно жена, еще недавно — отвергнутая дочь Звездного Дождя; возможно — одна из величайших воительниц этого поколения.

Иронично.

В духе проржавевшего Безымянного Мира.

Аглен засмеялся. Заливисто. Истерично. Как смеется лишь сошедший с ума зверь. Несмотря на слабость души и чести, Аглен оставался могучим адептом со светом терны внутри души.

Он был быстр.

Его оружие — еще быстрее.

Хаджар стоял слишком далеко, чтобы успеть.