Кризис психоанализа - Эрих Фромм

По нашему мнению, Ганс не столь наивен, как думает его мама. Действительно ли он верит, что аист приносит детей? Фрейд говорит нам: «Это пародия – месть Ганса отцу. Она должна означать приблизительно следующее: если ты думаешь, что я могу поверить в аиста, который будто бы принес Анну, тогда как я уже летом, когда мы ехали в Гмунден, заметил у матери большой живот, то я хочу, чтобы и ты верил моим вымыслам»[52].

Вероятно, этот же механизм включается в действие в связи с другой ложью. Мама Ганса говорит, что у нее тоже есть пенис, а его папа согласен с ней. Есть причины сомневаться, что Ганс полностью верит этому. Нам кажется, что, когда он отвечает, что пенис у его мамы такой же большой, как у лошади, он подсознательно насмехается над ней.

Не будем больше приводить примеры воспитательного метода родителей Ганса. Сейчас мне кажется более уместным спросить: как мог Фрейд подумать, что они избежали обычных ошибок, если они в действительности применяли те же методы принуждения и насмешки, какими пользуются почти все родители (более мягко и осторожно – в среднем и высшем слоях и более жестко и открыто – в низших)?

Поистине, единственное объяснение, какое мы можем предложить, – это «слабое место» в работе Фрейда. «Его отношение к буржуазному обществу можно охарактеризовать как либеральный, но не радикальный критицизм»[53]. Он хотел смягчить и уменьшить степень строгости в методах воспитания, но не заходил так далеко, чтобы критиковать основы буржуазного общества: принцип силы и угроз. Именно таким отношением можно объяснить тот факт, что он изменил свою первоначальную теорию о детских травмах. В конечном счете Фрейд пришел к выводу, что обычно эти травмы беспочвенны, они чаще всего оказываются проявлениями кровосмесительных и агрессивных фантазий ребенка. По нашему мнению, признание причиной фобии кровосмесительных желаний у ребенка в данном случае играет роль защиты родителей, освобождая их от кровосмесительных фантазий и действий, которые имели место. (В случае с Гансом, как мы вскоре убедимся, мать играет роль активной соблазнительницы.)

Возвращаясь к клиническим данным, мы понимаем значение симптомов маленького Ганса. Он, несомненно, боялся кастрации. Но этот страх не был вызван, как заявляет Фрейд, «очень слабыми намеками». Напротив, таковыми были ясные, сильные угрозы! От кого они исходили? Угрожал не отец, а мать. Следовательно, мы должны сделать вывод, что боязнь кастрации была связана с матерью Ганса, а не с отцом. Его мать не только грозила ему кастрацией, но еще и говорила, что бросит его. Другой симптом также говорит о том, что Ганс боялся матери. «Я боюсь, что упаду в воду только тогда, когда купаюсь в большой ванне». Отец. Тебя ведь купает мама. Разве ты боишься, что она уронит тебя в ванну?» Ганс. Что она отпустит руки, и я упаду в воду с головой»[54]. Истинные опасения Ганса, несомненно, связаны с матерью, а не с отцом.

Сон мальчика, где присутствует водопроводчик, не только не означает угрозу кастрации со стороны отца, но даже не выражает боязни кастрации. По крайней мере ясно, что этот сон связан с желанием Ганса получить пенис такой же большой, как у его отца, или суметь поменять свой маленький пенис на другой, побольше. Другими словами, его фантазия может означать желание скорее вырасти, а не страх кастрации.

Не имея возможности обсуждать здесь мнение Фрейда (особенно относительно сильной боязни ребенком своего отца), отметим, что это еще одно «слабое место», которое объяснимо его чрезвычайно патриархальным подходом к данной проблеме. Фрейд не мог допустить, чтобы признать женщину главной причиной боязни. Но клинические наблюдения явно показывают, что самые сильные и патогенные страхи у ребенка были связаны с матерью. Если роль матери в этом случае сравнивать с ролью отца, то окажется, что сын не очень боялся отца[55]. Скорее Гансу нужен отец, чтобы защитить его от угроз матери, а успех терапии наступает во многом не благодаря беседам с мальчиком, а благодаря защитной роли отца и роли «суперотца», то есть самого профессора Фрейда.

Фрейд считает, что история Ганса – классический пример проявления эдипова комплекса. Он утверждает, что кровосмесительное желание ребенком своей матери «эндогенно», а не результат соблазна матерью. Мы не сомневаемся, что у пятилетнего ребенка присутствуют сексуальные интересы и желания и что их объектом очень часто бывает мать. Тем не менее это сексуальное желание не может быть столь сильным и исключительным, каким его считал Фрейд, и было бы оно вообще, если бы не активный материнский соблазн.

Клинический материал, представленный Фрейдом, дает нам некоторые важные свидетельства касательно материнского соблазна. Он почти не подлежит сомнению, так как маме Ганса нравилось, когда он был с ней в постели и в ванной комнате. Но мать-соблазнительница не единственный объект сексуального влечения Ганса. Ему очень хочется спать с Марикой. Однажды он признался, что предпочитает ее компанию материнской компании. Ганс, конечно, ощущает сексуальное влечение к матери, но оно не так сильно и всепоглощающе, чтобы из него выросла ненависть к отцу, а затем и страх перед ним.

Это не значит, что мы недооцениваем важность фиксации сына на отношении к матери. Напротив, мы уверены, что эта фиксация была бы глубже, если бы она в основном или исключительно основывалась на сексуальном желании. В действительности сексуальный интерес обычно не становится основой очень прочной сексуальной связи. Мужчина может легко менять объекты своего сексуального интереса, и это же свойственно маленьким мальчикам. Фрейд полагает, что генитальной фиксации на матери предшествовали прегенитальные связи. «Сосание материнской груди становится исходным пунктом всей сексуальной жизни, недостижимым прообразом любого более позднего сексуального удовлетворения, к которому в трудные времена часто возвращается фантазия. Материнская грудь – первый объект сексуального влечения[56]… новый объект оказывается почти идентичным первому благодаря присоединению к нему орального стремления к удовольствию. Если это и не материнская грудь, то все-таки мать. Мы называем мать первым объектом любви… К этому времени, когда мать становится объектом любви, у ребенка уже началась психическая работа вытеснения, которая лишает его знания какой-то части своих сексуальных целей[57]…Мать заботится о всех нуждах ребенка, и поэтому ребенок заинтересован в том, чтобы она ни о ком другом не беспокоилась…Когда малыш проявляет самое неприкрытое сексуальное любопытство по отношению к матери, требуя, чтобы она брала его ночью в свою постель, просится присутствовать при ее туалете или даже пытается соблазнить ее, как это, смеясь, замечает мать, то в этом, вне всякого сомнения, обнаруживается эротическая природа привязанности к матери. Такая же забота матери о маленькой дочери не достигает того же результата; отец, соперничая с ней в заботе о мальчике, тоже не становится столь же значимым для сына, как мать. Короче говоря, никакой критикой нельзя исключить из ситуации момент полового предпочтения. С точки зрения эгоистического интереса со стороны маленького мужчины было бы лишь неразумно не пожелать иметь к своим услугам двух лиц вместо одного из них»[58].