Девочка, которая пила лунный свет - Келли Барнхилл

– Не знаю, мадам, – тихо сказала она.

Мать Антейна приняла величественный вид.

– Не знаешь, значит, не заработаешь.

И перешла к следующему прилавку.

Антейн не вмешивался. Его рассеянный взгляд упал на Башню, пальцы касались глубоких оврагов, расщелин и впадин, испещрявших лицо, и блуждали по рекам шрамов как по карте.

– Что ж, – заметила мать, перерыв свертки тканей, доставленных с того конца Дороги, – надеюсь, что, когда этой ребяческой игре в столяра придет конец – а он придет! – твой почтенный дядюшка примет тебя обратно, если не членом Совета, то хотя бы в секретари. А потом на его место придет твой младший брат, и ты будешь служить уже ему. Он, по крайней мере, слушает, что говорит мама!

Антейн со стоном кивнул, но ничего не сказал. Он обнаружил, что стоит перед прилавком торговца бумагой. С того самого раза он не прикасался к бумаге. По крайней мере, по доброй воле. И все же… Бумага, которую делали из циринника, получалась очень красивой. Антейн позволил пальцам скользнуть по краю стопки, и в памяти его возник шуршащий звук бумажных крыльев, которые в стремительном полете миновали утес и растаяли вдали.

* * *

МАТЬ АНТЕЙНА заблуждалась, когда говорила о неминуемом крахе его предприятия. Вещи, которые делал в своей мастерской Антейн, пользовались неизменным успехом – и не только среди немногочисленной богатой верхушки Протектората да знаменитой своей прижимистостью Гильдии торговцев. Резные безделицы, мебель, хитроумные механизмы пользовались большим спросом и на другом конце Дороги. Каждый месяц торговцы привозили с собой список заказов, и каждый месяц Антейн вынужден был отказываться по крайней мере от части из них, мягко объясняя, что у него всего две руки, да и в сутках столько же часов, сколько и у всех.

А когда торговцы встречали отказ, они начинали предлагать Антейну за работу все больше и больше.

Мастерство Антейна росло, наметанный глаз вкупе с опытом рождал все более сложные и красивые узоры и механизмы, и слава мастера продолжала расти. Спустя пять лет имя его знали даже в тех местах, о которых он сам никогда не слышал и где, уж конечно, никогда не бывал. Бургомистры дальних городов просили его почтить их своим визитом. Антейн думал над их предложениями; в самом деле, думал. Но он никогда не покидал Протекторат. Он ни разу не видел человека, который осмелился бы уехать, хотя, конечно, деньги на это у его семьи нашлись бы. Но его угнетала сама мысль о чем-либо помимо работы, сна да изредка чтения у камина. Порой ему чудилось, что мир всем весом ложится ему на плечи, а подернутый печалью воздух, словно туман, застилает взор и окутывает все его тело.

И все же Антейну невыразимо приятно было знать, что его изделия попадают в хорошие руки. Как хорошо уметь хоть что-то! И во сне Антейну тоже было хорошо и спокойно.

Мать твердила, что всегда знала: ее сын добьется огромного успеха. Ах, как ему повезло, повторяла она, что он вовремя сбежал от этих замшелых старых олухов, от их скучной жизни, ведь гораздо лучше следовать своему таланту, и дару, и всему такому прочему, она всегда так говорила, говорила ведь?

– Да, матушка, – отвечал Антейн, пряча улыбку. – Ты всегда это говорила.

Так шли годы: одинокая работа в мастерской; красивые добротные изделия; заказчики, которые восхваляли его талант, но тушевались при виде его лица. Не самая худшая жизнь, как ни посмотри.

* * *

ОДНАЖДЫ УТРОМ в дверях мастерской появилась мать Антейна. Ноздри ее раздувались от запаха древесной пыли и острого аромата масла из ягод циринника, от которого дерево приобретало неповторимое мягкое сияние. Антейн только что закончил последнюю резную деталь изголовья колыбельки. Изголовье изображало небо, полное ярких звезд. Антейну не впервой было делать такие колыбели, и он не раз уже слышал о неких «Звездных детях», хотя знать не знал, кто это такие. На том конце Дороги жили странные люди – все это знали, хотя никто их не видел.

– Тебе нужен подмастерье, – сказала мать, окинув взглядом мастерскую.

Мастерская содержалась в порядке, все здесь было устроено с умом и для удобства мастера. По крайней мере, нынешнего мастера. Антейну, например, здесь было очень удобно.

– Мне не нужен подмастерье, – сказал Антейн, втирая масло в резной узор. Дерево под его рукой приобретало золотистый оттенок.

– Лишняя пара рук будет очень кстати – дела пойдут лучше. Вот, например, твои братья…

– Понятия не имеют, как работать с деревом, – сухо ответил Антейн. И это была чистая правда.

– Пф-ф! – фыркнула мать. – Вообрази только, если бы…

– Меня все устраивает, – сказал Антейн. И это тоже была правда.

– Как скажешь, – ответила мать. Переступила с ноги на ногу. Поправила складку плаща. У нее одной было больше плащей, чем в большинстве семей вокруг, даже считая самую дальнюю родню. – А что с твоей жизнью, сын? Ты делаешь колыбели для чужих внуков, а где же мои? Могу ли я и дальше нести бремя позора матери, сын которой не стал старейшиной, если меня не утешит в моем горе очаровательное дитя, которое я смогу качать на своих благословенных коленях?

Голос матери надломился. Антейн помнил то время, когда мог бы еще прогуляться по рынку с девчонкой под руку. Но в те годы он был слишком застенчив, и так ни разу и не осмелился на это. Задним числом Антейн понимал, что если бы он захотел, то добился бы своего без особого труда. Он помнил рисунки и портреты, которые заказывала некогда мать, и знал, что в прошлом был хорош собой.

Но какая теперь разница? Он хороший столяр, и он любит свою работу. Разве нужно ему от жизни что-то еще?

– Мама, Рук когда-нибудь женится. И Вин. И все остальные. Не тревожься. Когда придет время, я смастерю для каждого конторку, и свадебное ложе, и колыбель. Подвесим колыбели на стропила, и очень скоро у тебя будет столько внуков, что и не сосчитать.

Мать на стропилах. Ребенок у нее в руках. О, как она кричала. Антейн зажмурил глаза и отогнал видение.

– Я тут поговорила со знакомыми, у которых есть дочери. Их матерям очень нравится, как ты здесь устроился. Они хотели бы познакомить тебя со своими дочерьми. Ну, разумеется, не с самыми красивыми, но все-таки…

Антейн вздохнул, встал и ополоснул руки.

– Спасибо, мама, не надо.

Он пересек комнату, наклонился к матери и поцеловал ее в щеку, заметив, как она вздрогнула, когда его изрезанное шрамами лицо оказалось слишком близко. Он постарался не заметить боль, которая резанула его по сердцу.

– Послушай, Антейн…

– Мне надо идти.

– Куда?

– По делам, – это была ложь. Чем больше он лгал, тем легче было солгать в следующий раз. – Я не забыл про ужин через два дня. Я приду.

Это тоже была ложь. Он не собирался ужинать в материнском доме и уже подготовил несколько предлогов, чтобы в нужный момент оказаться подальше.