Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

Васильев сопротивлялся этому исходу, как мог, подключая все те связи, которые у него пока еще оставались, в основном – в Штабе округа. В середине июля, когда позорное увольнение, казалось, стало неизбежным, в кабинете у Василия Васильевича зазвонил телефон.

– Вася, здравствуй! – услышал он голос одного из сотрудников Особого отдела, которого давно знал. Дружить они не дружили, но отношения всегда были ровными и даже доброжелательными. – Как дела?

– Здравствуй, Николаич!.. Слава Богу дела, да бывало и лучше. Слышал про меня, наверное? – настроение было препаршивое, и голос, в тон настроению, звучал замогильно.

– Да, слышал, слышал… Ты сегодня в Штаб не собирался?

Васильев задумался. В Штаб он не собирался, но в вопросе совершенно четко прозвучало приглашение. Только что это могло означать? Означать это могло все, что угодно, но пренебрегать им, в нынешнем положении, не стоило.

– Да, может, и… собирался, – ответил он.

– А вот это хорошо! – жизнерадостно ответил особист. – Ты когда подъедешь? Часам к пяти будешь?

– Да, думаю, успею.

– Вот и хорошо! Как освободишься – заглядывай ко мне, чайку попьем! – и в трубке раздались короткие гудки.

Выдумав не особо убедительный предлог, Васильев взял машину и через два часа с небольшим был в Мангазейске. Привычно показал удостоверение на КПП в фойе Штаба округа – огромного желто-белого здания в стиле сталинского ампира, построенного в конце сороковых годов. Затем, никуда не сворачивая и ни с кем не вступая в разговоры, он направился через многочисленные лестницы и переходы в большой, но уже давным-давно обветшавший кабинет, где гнездились остатки совсем недавно еще столь грозного Особого отдела. Впрочем, даже после многочисленных реформ и дробления КГБ остатки эти, подчинявшиеся в тот период структуре, носившей название Федеральной службы контрразведки, еще кое-что могли. В том кабинете, куда шел Васильев, живым представителем сих остатков был Андрей Николаевич Буянов, три часа назад позвонивший ему по телефону.

Распахнув дверь, Васильев увидел, что живой представитель в кабинете не один.

– А, Васильич, заходи! – приветливо махнул ему рукой Буянов.

Сам Андрей Николаевич был облачен в военную форму – даже не будучи подчиненным армейским командирам, сосуществовать с ними в одном здании (в котором, к тому же, имелся целый генерал-лейтенант), не нося мундир, было невозможно. А вот второй, доселе неизвестный Васильеву человек, который сидел в кабинете и неспешно потягивал чай из надтреснутой керамической чашки, был одет в самый обычный гражданский костюм – пиджак, светлая рубашка, галстук.

– Васильич, это Юрий Иванович! – продолжал улыбаться Буянов, пожимая Васильеву руку и на ходу представляя ему своего гостя. – Мой коллега, хочет с тобой пообщаться… Человек Иваныч хороший, мы как раз с ним твое дело обсуждали, думали, как это лучше устроить… Ну, в общем, не буду вам мешать! – с этими словами и улыбкой лукавой деликатности, столь характерной для чекистов, когда они находятся на своей территории, Буянов покинул кабинет.

– Иваныч, ты если что – дождись меня, я пока в магазин метнусь, жена просила! – напоследок сказал он, закрывая плотную, тяжелую дверь.

– Дождусь, дождусь! – негромко ответил ему человек, представленный Юрием Ивановичем. Голос у него был тихий, мягкий – такой, который бывает у педиатров или прирожденных педагогов, знающих свое дело и влюбленных в свою профессию. Да и выглядел он как добродушный школьный учитель: гладко выбритое, чуть полное лицо, слегка приплюснутый нос, большие зеленые глаза и мягкая, какая-то детская улыбка…

– Да вы присаживайтесь, Василий Васильевич! – сказал он, все так же дружелюбно улыбаясь и глядя на него большими и как будто добрыми, влажными глазами. – Чай будете? А то мне Андрей Николаевич велел вас чаем напоить, после такой-то жары…

Июльское солнце действительно жарило нещадно, и после двухчасовой поездки на уазике, в пыли и духоте, чай был совсем не лишним.

– Спасибо, – коротко ответил он, присаживаясь за стол.

Юрий Иванович налил чай – сначала ему, потом себе. Затем достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение – как и предполагал Васильев, неожиданный гость оказался майором ФСК.

– Надеюсь, вы не против пообщаться? – сказал он со все той же обезоруживающей детской улыбкой.

– А разве мне решать? – угрюмо ответил вопросом на вопрос Васильев. – Вас, надо полагать, интересует это дело… По поводу проверки складов…

– Ну что уж вы так! – добродушно ответил Юрий Иванович. – Решать вам, отчего же нет? У нас сейчас, сами знаете, свобода и демократия. Приказывать мы никому ничего не можем, хотя и раньше, по правде сказать, не так уж часто приказывали… А уж теперь… – тут он вяло махнул рукой, по-прежнему улыбаясь. И продолжил:

– Да и вся эта суета со складами, на самом деле, никого особо не интересует. Все же в одной стране живем, по одним улицам ходим. Все всё понимают. Тоже, подумаешь, преступление века! Кто-то списанный карбюратор из части вынес! Если мы сейчас каждого прапорщика, который покрышку или там два кило сахара из части утащил, будем арестовывать, так нам придется чуть не всю армию пересажать…

– Ну, не всю, – Васильев «на автомате» вступился за армию.

– Не всю? Ну вот у вас в части много есть народу, кто ни разу ни канистры бензина не вынес, ни какой-нибудь тряпки со склада?

– Ну, это уж да… – неопределенно промычал Васильев.

– Вот именно! Система! Довели людей, что тут говорить!.. А семью кормить надо, да никто об это не думает – из тех, кто решения там, наверху, принимает. Раньше и помыслить такого было нельзя – вот, как у вас в части случилось, с Василием Петренко…

– Что вы имеете в виду? – удивленно спросил Васильев.

– Да что я имею в виду… Можно сказать, довели человека до самоубийства… Или я не прав?

– Да правы, в каком-то смысле… Ему ведь семью кормить было надо, – ответил Васильев.

– Да-да… Двойняшки у него были?

– Тройняшки.

– Эх-х! – Юрий Иванович вздохнул, отпил глоток чая. – Тройняшки! А у меня один сын… Не поверите, всегда хотел, чтобы двое пацанов были, а лучше трое. Так жене и говорил, помню, когда еще в институте учился: чтоб, говорю, тройню мне родила!

Васильев улыбнулся, и Юрий Иванович вместе с ним.

– А у вас ведь двое парней? – спросил Юрий Иванович.

– Двое…

– Завидую! А у меня вот один. Как моя мать говорила: «Один ребенок – это не ребенок, это полребенка».

– Да и моя мать так же говаривала, – ответил Васильев. – А вот у Васи, у Василия Петренко, сразу трое родилось. Да кормить стало нечем. Не раз мне жаловался…

Юрий Иванович понимающе кивал.

– Говорит: «Жена замуж шла – думала, за офицером, как за каменной стеной! А мне семью кормить нечем!» – с горечью вслух вспоминал Васильев.