Игра в куклы - Олег Кожин

Он отошел в сторону и взялся за лопату. Серый опустился на колени, аккуратно уложил сверху вязаный шарф:

– Забыл у меня, весной еще. Так и не забрал…

Горсть земли в ладони рассыпалась как песок. Серый бросил одну, вторую, когда перед глазами все задергалось и поплыло, сбивая резкость. Молча подошел Жан, воткнул штык в насыпь, начал споро закидывать яму. Холмик получился совсем небольшой. Тоха, кряхтя, привалил его тяжелым валуном, выкрашенным в ярко-оранжевый цвет. Поверх краски черными печатными буквами было аккуратно выведено:

ЮРКА

С минуту они еще стояли, запечатывая свежую могилу своим молчанием. Потом Серый встал, утер лицо, оставляя пальцами грязные разводы на щеках, и потопал домой. Жан догнал его, закинул руку на плечо, сказал преувеличенно бодрым голосом:

– А знаешь, тогда еще хотел сказать: круто ты ее срубил! Вот реально круто! Я тебе говорю, Серый, у тебя талант! Надо развивать! Давай уже к нам, на фехтование?

– Ну сейчас, конечно! – проворчал Тоха. – Делать ему больше нечего – железяками твоими махать! Он со мной в качалку пойдет, точно, Серёня?

Он пристроился с другого бока и тоже закинул Серому руку на плечо. Серый громко шмыгнул носом и улыбнулся. Обнимать их двоих разом было жутко неудобно, но он все же сделал это и шел вместе с ними, невольно подстраиваясь под шаг. Ему казалось, что невидимый Юрка идет рядом, точно так же закинув руку на плечо Тохе. Он улыбается дурацким шуткам, он щурится на летнее солнце, и он счастлив.

Такие места есть в каждом городе – удивительные, фантастические, небывалые. Они существуют вопреки законам физики, назло реальности. Это может быть замусоренный пустырь, вызывающий необъяснимую жуть даже ясным днем. Или темный подвал, в котором находят дохлых собак и кошек. Или обычный петрозаводский двор, окруженный массивными советскими пятиэтажками. На закате там происходят чудеса, а ночью может случиться страшное. Эти места принадлежат таинственным незнакомцам, полоумным бродягам, отважным путешественникам и тварям, чьи глаза никогда не видели солнца. Дети чувствуют волшебство этих мест и тянутся к нему, а взрослые… Взрослым просто не стоит там появляться.

Снеговики не давали Варе спать. Их слепили сестрички Ярвинен, светловолосые, голубоглазые, похожие на зимних призраков. Одиннадцатого декабря погода ополоумела – с крыш потекло, в кривых конусах сосулек заиграло болезненно-желтое солнце, снег сделался рыхлым, липучим. Юркие, маленькие, в одинаковых оранжевых комбинезонах и вязаных шапках с помпоном, сестрички Ярвинен лепили снеговиков весь день, до самого позднего вечера.

Молчаливые, сосредоточенные, Оля и Яна методично скатывали грязноватые шары, водружая их друг на друга. Один, второй, третий. Основание, корпус, голова. Одинаково ровные, словно сошедшие с заводского конвейера, они превращались в белых округлых големов, без глаз, без лиц, без рук. К вечеру на детской площадке выросла небольшая армия, десятка три заготовок, может больше.

Уже в сумерках сестрички Ярвинен принялись щедро одаривать болванки индивидуальными чертами. Гладкие лица обзавелись каменными глазами и улыбками, проросли морковными носами. Лысые головы стыдливо скрылись под ведрами и кастрюлями, а одну даже увенчал старый металлический чайник с почерневшими боками. Некоторым повезло больше – сестрички нацепили на них парики из прошлогодней жухлой травы, вырытой из-под снега. Финальным аккордом стали руки – ветвистые палки, похожие на паучьи лапы. У нескольких снеговиков насчитывалось на две-три конечности больше, а кое-кто щеголял шестью-семью ветками, абы как воткнутыми в корпус, а то и в голову.

Закончив работу, сестрички Ярвинен нагребли две большие кучи снега. До этого происходящее не казалось Варе необычным. Она не раз бывала во Дворе и свыклась с его странностями. Сестрички Ярвинен на фоне некоторых обитателей были вполне себе нормальными подростками. Но не в этот вечер.

Вырыв углубление в куче снега, Оля забралась внутрь и встала, раскинув руки буквой «Т». Яна проворно скатала вокруг нее толстое основание, закрыла грудь комьями снега и… принялась лепить последний ком вокруг головы Оли. Когда она отошла полюбоваться на дело рук своих, Варя вздрогнула, едва не опрокинув чашку с горячим какао. Безликий снеговик стоял неподвижно, крестом разведя оранжевые рукава, увенчанные красными варежками.

Яна забралась в свое углубление, быстро нагребла снега, скрывая ноги. Потом грудь. Потом, очень осторожно, облепила голову. Зачарованная Варя следила, как исчезают под липким снегом бледные губы, острый нос, жидкие брови и наконец голубые глаза. Яна развела руки и застыла в позе огородного пугала.

До рези в глазах Варя вглядывалась в наполненную белыми мухами ночь. Сестрички так и не пошевелились. От этого становилось неуютно, и, когда зажглись фонари, превратив снеговиков в одинаковые черные силуэты, Варя долго не могла заснуть, представляя, как там, в темноте, стоят, погребенные заживо, две девчонки.

Утренний снегопад сгладил ночные страхи, припорошил пушистым снегом. В свете дня оказалось, что ни у одного из снеговиков нет никаких оранжевых рукавов – только почерневшие от мороза палки. Теперь Варя не была уверена, то ли приснилось ей это, то ли сестрички хитро ее обманули. Ярвинен были горазды проказничать, а чувство юмора у них было весьма своеобразным.

Сперва снеговики не пугали Варю, даже казались милыми. Особенно снежная баба, стоящая ближе всех к металлической ограде; сестрички сделали ей бусы из красных пластиковых крышек и юбку из черных мусорных пакетов, отчего та выглядела модницей. Снежная баба напоминала Варе маму, хотя походила на нее разве что белизной, и от этого тоска становилась совсем уж невыносимой. Мама хрупкая, тонкая, изящная, Варя хотела вырасти такой же.

Но тринадцатого декабря зима рехнулась окончательно. Температура поднялась до плюс двух, проклюнулся асфальт, а ничего не понимающие воробьи орали так, словно весна уже наступила. Снежная армия сестричек поплыла восковыми свечками. Осыпались мелкие камешки улыбок, бессильно опадали руки-ветки, вываливались глаза, болезненно худели округлые формы.

Не прошло и двух дней, как площадку заполонили кошмарные уродцы, бесформенные и жуткие. Нежданное тепло изъязвило снежные тела, наградив их дырами и увечьями. Кособокие, полуголовые, снеговики напоминали солдатиков, оплавленных в костре хулиганистым мальчишкой. Только руки, тонкие изломанные руки стали еще больше похожи на паучьи лапы.

Стужа вернулась, подморозила отчаявшихся погибающих калек, сцепила то, что готово было распасться, и теперь тридцать бесформенных кадавров, утыканных угловатыми лапами, следили за Варей день и ночь напролет. От их слепого внимания бежал сон, а горло стискивали спазмы. Хотелось использовать баллончик, но Варя крепилась – лекарства оставалось мало, и больше взять неоткуда. Вчера мама пошла во Двор, в гости к тете Арине, и до сих пор не вернулась. «Мамочка, мама, – думала Варя, в теплом желтом свете фонарей разглядывая стоящую у забора снежную бабу. – Почему так долго? Почему ты не идешь?»