Непреклонные - Инна Тронина

Принцессы Дианы жемчужную нить…

Предупреждал Паша Шестаков не зря, потому что Ашот на джипе едва ли не взлетал над заснеженными горами. То и дело сердце проваливалось в живот, и казалось, что очередного опасного поворота мы не преодолеем. Несмотря на ноябрь месяц, ярко сияло солнце, и где-то внизу мерно дышала тайга. С тяжёлых еловых лап сыпался снег, и пронзительно визжали тормоза. Ашот делал вид, что ничего особенного не происходит, а Лариса посвистывала сквозь зубы — ей всё ещё не хватало адреналина.

Наконец джип встал, как вкопанный, около низенького коттеджа — белого, с красной черепичной крышей, вся южная стена которого состояла из тонированного стекла. Лариса выпрыгнула из джипа первая, Ашот открыл дверцу передо мной. Мои колени дрожали после смертельно опасной тонки по горам, несмотря на то, что резина у «чероки» была высшего качества, шипованная, да ещё со специальной пропиткой.

Но всё-таки я считала, что мы могли до кофейного домика и не добраться. Лариса ничего не говорила — ждала, когда мы останемся одни. Я для неё была очередным экзотическим экспонатом, призванным развлекать нечаянно обласканную фортуной девчонку. Наверное, сейчас она скажет, что никогда не видела частных сыщиков.

Кофейный домик был убран в имперском стиле — он вмещал много хрустальных светильников. Причём цвета подвесок, естественным образом переходя один в другой, варьировались от фиолетового до зеленоватого. Но секунду мне почудилось, что мы оказались в подводном царстве, и я слегка опешила.

В сочетании с мягкими коврами на полу и янтарным паркетом водопады хрусталя, виньетки бронзы, огоньки электрических и восковых свечей создавали поистине грандиозный ансамбль. Кофейный домик дышал покоем и достатком, но в нём, в отличие от хором «новых русских», было по-настоящему уютно, и мне понравился интерьер.

Швейцар, одетый в красный мундир, принял у меня дублёнку и сумку. Лариса указала на низенький мягкий диван. Сама она скинула лыжные ботинки у порога, сдёрнула шерстяные носки и уселась напротив меня, рассматривая свою ступни с элегантным педикюром.

Желая дополнить впечатление, Лариса вытянула ногу, вытащила пальцами из вазы веточку каких-то пахучих сиреневых цветов, положила ногу перед собой на пуфик. Она каждую секунду демонстрировала, что живёт красиво, а мне почему-то стало её жаль. На меня смотрела молоденькая дурочка, которая не умеет даже толком накраситься. Сливовая насыщенная помада и шоколадные тени не шли к её белявой мордашке, но Лара не подозревала об этом.

— Вы предпочитаете «Арабику» или «Робусту»? — вкрадчиво спросила Якшинская. Наверное она думала, что я не понимаю разницы между ними.

— «Робуста» содержит много кофеина, и это как раз то, что мне нужно. — Я наивно улыбалась и хлопала ресницами. — У меня уйма работы.

— Отлично!

Лариса позвонила в колокольчик. Ей нравилось демонстрировать свою власть над прислугой, которая почему-то не чувствовала себя униженной. Я никогда не смогла бы так естественно, покорно принять свой жалкий жребий. Кофе нам принесла женщина лет сорока, явно имеющая высшее образование; но в её глазах застыло густое подобострастие. У меня мелькнула мысль, что рабами не становятся, а рождаются.

— Это мы с Максом в Гималаях!

Лариса ткнула пальчиком в огромное полароидное фото, занимавшее полстены перед столиком. Я вздрогнула ещё раз, потому что стояли они в снежном раю совершенно голые.

— Вы оттуда привезли моду на стиль «ню»? — догадалась я.

— Если бы вы только знали, как это полезно! Кажется, что не только душа, но и тело становится бессмертным!

Лариса, не выпуская из пальцев ноги веточки, красиво отпила кофе.

— Так что вас интересует? Давайте быстро, скоро вернётся Макс. А он может не одобрить моих контактов с вами. Ему кажется, что все постоянно под него копают.

— Я уже говорила, что много времени не займу.

Раздражение сделало мой голос сухим, как хворост. Стараясь не кашлять и не сморкаться, я пила горячий кофе и смотрела на солнце сквозь тонированную стену. Даже в столицах и за границей я не встречала ничего подобного.

— Насколько мне известно, Наталья Лазаревна Кулдошина назначила встречу с вами на девятнадцать часов двадцать седьмого сентября. И в это именно время она была убита неизвестным в подъезде собственного дома. Мне хотелось бы узнать следующее. Каков был характер ваших взаимоотношений вообще, и в частности — встречались ли вы тем вечером? Если да, то когда именно и где. Если нет, то кто из вас отменил встречу и почему.

Лариса куталась в норковую шубку. Её сильно знобило, хотя в глубине комнаты пылал камин. Кроме того, она рассматривала меня в упор, будто прикидывала, стою ли я её откровенности. Но в противном случае я могла заподозрить Ларису в причастности к убийству, а этого ей совершенно не хотелось.

— Лара, при каких обстоятельствах вы познакомились?

Я приготовилась к долгой осаде, потому что должна была чем-то оправдать дальнее и дурацкое путешествие.

— Оксана, в каком возрасте вы потеряли девственность? — вдруг огорошила меня Якшинская.

Наверное, впервые в жизни я пожалела, что не являюсь сотрудником милиции или прокуратуры, а потому должна строить свою работу на доверии и доброй воле сторон. Но, в данном случае, я не представляла, как надо воздействовать на свидетеля. Властных полномочий нет, деньги ей не нужны, шантажировать нечем. Лучше бы мне сейчас пришлось стрелять…

Разврат у Лары стал идеей-фикс, и я мысленно пожелала ей быть изнасилованной «в очередь». Много лет назад в московском микрорайоне Братеево семь озверевших пьяных скотов надолго, если не навсегда, отбили у меня интерес к любому виду секса.

— В восемнадцать лет, — бросила я, стараясь заглушить воспоминания и вернуться к реальности. — Это имеет отношение к делу?

— Ну, вы такая правильная! — разочарованно протянула Лариса. — А мне, представьте, было двенадцать. Круто, да? И я сразу же залетела.

— А сейчас вам сколько? — Мне хотелось встать и уйти, но было нельзя.

— Двадцать один. Не похоже? — прочирикала Лариса, любуясь своей ногой с платиновым браслетом на щиколотке. — Все говорят, что больше семнадцати не дашь.

— Я бы дала двадцать пять.

Мне стоило больших трудов сдержаться. Похоже, я поступила правильно, потому что мои слова вернули наглянку к реальности. Она поджала губы и заговорила живее.

— У Натальи Лазаревны была знакомая знахарка, она жила в глухой деревне. Кроме неё никто не мог меня туда отвезти. Моя мать и Наталья вместе в школе учителями работали. Моя — математичка, а та — по рисованию и черчению. В учительской много откровенничали, и после связи не теряли. У бабки я каких-то травок попила, и началось кровотечение. Отца-то у меня давно нет, а мать просила сделать аборт. Но в то же время не хотела позора, чтобы все знали. Наталья помогла сохранить грех в тайне. Между прочим, она и сама к этой знахарке возила свою крестницу Милу. Ту, на которую вы работаете.