Отмщение - Иван Шевырёв

была музыка. Так я и проехал, в голове надумывая, как признаюсь Неле в любви. Даже диалог выдумал. Чем же я тогда не писатель?

В близлежащем от ее дома магазине я накупил всего вкусного; шоколадок, мармеладок, фруктов. Денег не жалел. Хотелось сделать приятно. На кассе я достал телефон и увидел, что Неля все это время снова отговаривала меня ехать, писала, что не стоит ради нее терять свое время. Я улыбнулся и проговорил вслух: «Заботливая». Кассирша как-то недоумевающе окинула меня взглядом, пробила товар, и после я направился к Неле.

***

Дверь n-ой квартиры открылась. На пороге стояла она. На ней была милая-премилая голубая пижама с зелеными лягушками, а на ногах красовались пушистые тапочки. Волосы ее были слегка растрепаны, а лицо выглядело бледнее обычного, но даже так она казалась шикарной. Богиней. Она меня умиляла.

– Е… Ты… Это новая коллекция «LouisVuitton»? – пошутил я, весь покраснев.

– Иди ты! – улыбнулась Неля и кулачком стукнула меня по плечу, – Ты весь мокрый… – проговорила она чуть охрипшим голосом.

– Тебя увидел… А, да, кстати, – я протянул гостинец, – Это тебе.

– Зачем?.. – недоумевающе посмотрела на меня Неля. – Спасибо большое… но… зачем ты на меня потратился?..

– Ты – человек болеющий, тебя нужно радовать.

Улыбка отобразилась на ее лице. Гостинец она положила на обувной шкафчик, а сама взяла меня за рукав и повела за собой.

– А родители?! – вдруг я задумался о ее родителях и заволновался.

– Никого дома нет.

Я зашел в квартиру и приятный домашний аромат тут же вдарил мне в нос. Я растерялся, как-то небрежно и быстро скинул с себя кеды, затем шатающейся походкой, следуя за Нелей, прошел по коридору и завернул налево, в ее комнату.

Она была средних размеров. Уютная. В пастельных оттенках. Первым делом мне почему-то вспоминается белый пушистый ковер посередине, постеленный на ламинат. Помню неоновую LEDленту розового цвета по периметру потолка. Помню, что все в комнате дотошно было расставлено и разложено по своим местам; книги, побрякушки, кактусы и др. И только кровать была расстелена, а часть одеяла скинута на пол. На тумбочке подле стояли различные лекарства и стакан воды. Окно было занавешено шторами, оттого комната выглядела тускло.

– Тебя высушить всего надо, иначе тоже заболеешь. Почему зонтик не взял?

– Не знаю. Не думал о дожде.

– Ясно, запишу себе подарить тебе зонтик на день рождения.

Из темного комода Неля достала фен, подвела меня к зеркалу и начала сушить мои волосы. Посмотрев на нас в отражении, я невольно начал улыбаться. Она, впрочем, тоже. «Вот так выглядит дуранчоус. Не знает, что такое зонтик» – сказала она и потрепала меня за щеки. «Говорит девочка, которая сначала сидит у открытого окна, а затем болеет» – заметил я. Улыбка ее сделалась шире, и она дала мне легкий подзатыльник. Одной рукой Неля укладывала мои волосы, а другой сушила их. Я ощущал в эти моменты некое блаженство, удовлетворение от жизни. Создавалось впечатление, что мы уже в отношениях.

Закончив сушить волосы, она усадила меня на кровать, а сама взвалилась напротив в кресло-мешок. Неля стала рассказывать мне что-то о лекарствах и прошедшем дне, а я мог только смотреть в ее удивительные глаза и улыбаться, как дурак. Как же мне хотелось подойти, прижаться к ней и раствориться. Казалось, что именно в Неле лежит мое счастье. И я уже не мог потерять этот лучик тепла.

– А мне Марго сказала, что ты прямо серьезно заболела, что планируешь скорую вызывать. – немного погодя сказал я. – Но, вроде все и вправду не так уж и плохо. Или это все таблетки?

– Знаешь, Марго, бывает, любит преувеличивать. Не обращай внимания.

– Да?

– Ага. Особенно, когда что-нибудь рассказывает. Она частенько при разговоре с тобой добавляет отсебятину.

– Ха-х!

– Но она хорошая.

– Ну, чая она не жалеет.

– Ха-ха…

А дальше я собрался с силами и началось:

– Слушай, – вдруг заговорил я специально наигранным томным голосом, – У меня обнаружили проблему… Она душевная… Я, кажется, влюбился в тебя.

Настала пауза. В глазах Нели отобразилась некоторая тревога. Улыбка ее медленно сползла и рот приоткрылся.

– Нет… Нет, нет, нет, нет, Данил…

Я вскочил с кровати.

– Неля, я так тебя люблю! Я все это держал в себе, ходил, волновался, но больше не волнуюсь, правда. Ты так много для меня значишь, очень и очень много! Я раньше думал, что ты – недосягаемый для меня человек, а ты тут стоишь, передо мной. Плевать, что скоро конец школы, я люблю тебя и держать в себе эти чувства не намерен. Это та еще пытка копить все в себе! И я так рад, что свободно могу сказать это сейчас: я тебя люблю! Люблю! Каждый твой взгляд, каждое мгновение, о черт, это блаженство!.. Каждый мой день начинается с тебя и кончается тобой. Да мне кажется, я от многого готов напрочь отказаться, лишь бы разделить счастье с тобой. Я говорю это искренне, Неля. Я так тебя люблю!

– Данил, зачем ты такое говоришь? Господи, ты… Данил… – глаза ее заблестели, – Это не взаимно, Данил.

– То есть не взаимно?! Неля! – я не ожидал подобного ответа, брови мои нахмурились, а глаза выразили отчаяние. – Ты же сказала, что я тебе небезразличен. – мое сердце кольнуло. Неведомая боль пробралась по жилам. Боль эта тяготила и была сильнее любого физического ранения.

– Небезразличен. Но в другом плане. Ты хороший человек, ты мой партнер в танцах, ты мне очень помог, и я тебе благодарна, но я не могу, понимаешь?

– Не можешь? – мои губы задрожали.

– Не могу.

Я медленно дышал, осознавая истину. Огонек, который я, казалось бы, крепко-крепко держал в руке – тускнел и разваливался пеплом.

– Хорошо. Я понял. – отойдя, больным голосом сказал я. – Поправляйся. – и вышел из комнаты.

Неля пошла за мной.

– Данил! Данил, прости меня, прости… – голос ее дрожал.

Я быстро влетел в свои кеды и вышел из квартиры, сдерживая слезы. Она смотрела мне вслед, я чувствовал это, но не обернулся. Весь мой мир был словно разрушен. Я не знал доселе, что такое отказ от девушки, которую любишь. В тот день узнал. Как в кино на улице все еще лил дождь. Было темно. Холодно. Все потеряло всякий смысл. Словно ножницами взяли и отстегнули участок жизни, покрошив воспоминания и оставив рану.

Глава 10

Один.

Последующие дни прошли для меня в каком-то болезненном бреду. Всякое перестало волновать. Чувство голода отсутствовало. Дни тянулись. Спать не хотелось. Жить не хотелось; умирать, впрочем, тоже.