Идеальный мерзавец - Жасмин Майер

Все они шлюхи, мужик.

Добро пожаловать в клуб.

Марк

— Марк?

Отлепившись от стены, смотрю, прищурившись на нечеткую фигуру передо мной. Вижу плохо. Глаза от бессонной ночи и яркого света слезятся.

— Что ты здесь делаешь, Марк? — удивляется Вера.

Действительно, какого черта я здесь делаю? И где это здесь? Тянусь к солнечным очкам и только после оглядываю крыльцо дома, на котором и провел остаток ночи.

Крыльцо ее дома, до которого и провел вчера Веру после миленького тет-а-тет на берегу.

Как предсказуемо, Марк. После греховной ночки, когда выворачивало от отвращения к самому себе, приполз к иконе причаститься.

Рукой натыкаюсь на полупустую бутылку виски. Слава богу, не литровая, а всего-то ноль пять, но вчера мне хватило и этого. Во рту незабываемые ощущения — будто жрал песок, в который дружно насрали так любимые киприотами уличные кошки.

Расклейся я так в родном городе, встретил бы утро обобранным до нитки трупом. А так, это Кипр, детка. Остров, где все друг друга знают, а закрывать двери на ночь стали только в последние годы, когда Европа раскрыла свои объятия второсортным странам, и нелегалы хлынули на доброжелательный остров в поисках заработков. И распахнутые двери домов цыган очень порадовали, хотя киприотов — нет.

— Марк, ты в порядке?

Вера присаживается на край ступени. Она, черт возьми, хорошо выглядит с утра. Отдохнувшей, как минимум.

Представляю, на какого бомжа сейчас похож я.

— Д-да…

На самом деле, нет. Скрипучий голос застревает в глотке. Если бы я мог, я бы дополз и вылакал море.

Какого же черта, я не отправился домой, а приперся к Вере? И даже не стал напрашиваться в гости, а ведь именно так поступил бы Марк Бестужев. Он выбрал бы кровать с женщиной под боком, чем впивающиеся в ребра ступени лестницы и промозглое утро с виски с горла.

— Может быть, поднимешься? Хотя бы примешь душ и чего-нибудь поешь?

Закатываю глаза. Благо из-за солнечных очков Вера этого не видит. Даже гадать не нужно, она из тех хороших девочек с большим сердцем, кто регулярно тащит домой бездомных котят и голодных щенков.

Вот только я не милый щенок. И даже не волк, слишком много чести сравнивать себя с гордым сильным животным. Мой максимум этим утром — мерзкая гиена, питающаяся падалью. Даже изо рта воняет примерно также. А одним душем после вчерашнего я также не отделаюсь. Как минимум нужно утопиться в чане с хлоркой для дезинфекции.

Даже перепихон в общественном туалете аэропорта не казался мне таким противным, как прошлая ночь в номере пятизвездочного отеля.

Этим утром, после ночи в «Савое», я хорошо знаю себе цену. И нет, это не просто похмельное самоуничижение.

Эти утром при взгляде на Веру я ясно понимаю, что такому жителю ада, как я, лучше оставаться в своем грязном котле, чем пытаться примазаться к ангелам.

Качаю головой, отказываясь от ее предложения подняться наверх. Она не знает того, что знаю я. Иначе давно вытолкала бы меня взашей или просто прошла мимо, делая вид, что не замечает.

Отлипаю от стены и поднимаюсь на ноги, но едва держусь — из-за скрюченной позы, в которой провел остаток ночи на ступеньках перед квартирой Веры, все тело вопит о том, какой же я придурок.

— Неужели ты провел здесь всю ночь? — удивляется Вера.

Неопределенно пожимаю плечами.

Я бы уже сбежал от неудобных вопросов, но ноги затекли.

На Вере цветастый легкий сарафан с целомудренной длиной до колен и вязаный кардиган, скрывающий вырез платья. На ярком солнце каштановые волосы отливают золотом. Из-за попадающей в глаза челки, она то и дело жмурится.

Ничего вызывающего. Ни капли макияжа. Но утро тут же дает о себе знать ниже пояса.

Я смотрю на нее и ее припухшую нижнюю губу, которая она то и дело облизывает, и чувствую, как густая после запойной ночи кровь медленно, но верно отливает от мозга в южные регионы моего тела.

Сейчас я не очень похожа на принца, правда, Вера? Жалеешь уже о вчерашнем? Ну же, скажи, что жалеешь. Прогони меня, оттолкни, скривись от отвращения, только не смотри с беспокойством в глазах, чуть склонив голову, переминаясь с ноги на ногу и комкая в руках пляжную сумку.

Скажи «Оставь меня в покое, Марк» и уходи, потому что я не могу уйти сам. Ведь стрелка моего компаса со вчерашнего дня указывает только на тебя.

В буквальном смысле, если вы понимаете, о чем я.

— Что ж, раз ты не хочешь подниматься… — говорит Вера, убирая за ухо короткую прядку. — Может быть, ты сходишь со мной на пляж?

ЧТО?!

Не давай другому органу перехватить инициативу. Думай, мозгом, Марк, а не посиневшими от напряжения яйцами!

Давай. Качай головой, Марк. Отказывайся сам и убирайся. Потому что Вера в купальнике — последнее, на что тебе стоит сейчас смотреть.

— Не думаю. Мне бы… Сначала зубы почистить. Так что… — затыкаюсь, потому что это максимум, что я способен. Язык такой сухой, что царапает десна, как если бы я нажрался сосновых иголок.

Вера быстро кивает и прикусывает нижнюю губу, а в больших карих глазах плещется разочарование.

— Знаешь, здесь есть супермаркет ниже по улице, — говорит Вера, не глядя на меня, — думаю, у них найдутся и зубная паста, и щетка.

Сердце пропускает удар.

От ее неумелого флирта у меня по коже бегут мурашки, а каменный член — что с него взять? — дергается.

Девчонке понравилось играть с огнем. Только она не знает, что, если наши игры продолжатся, то от нее, в лучшем случае, останется только горстка пепла.

Я должен быть с ней честен. Хотя бы в чем-то. А чтобы поговорить мне, как минимум, нужны литра два воды, двойной эспрессо и зубная щетка.

Действительно, ничего такого, чего нельзя было бы найти на полках супермаркета.

Я киваю и украдкой поправляю стояк в джинсах.

Вера отворачивается, чтобы скрыть от меня свою улыбку.

К сожалению, она уверена, что победа в этом раунде осталась за ней.

Вера

Так и не заснув тем утром после провода Паши, я приняла душ, выпила кофе и, решив позавтракать где-то на пляже, собрала пляжную сумку.

Было слишком рано, чтобы звонить Марку.

Да и что ему говорить? Спасибо, что открыл мне глаза на правду? Показал, на что я способна? Убедил меня, что я нормальная здоровая взрослая женщина, которая может получать от секса удовольствие? Представляю, как его раздует от гордости после таких слов.