Русское экономическое чудо: что пошло не так? - Сергей Алексашенко

Сам Силуанов, безусловно, является квалифицированным министром финансов в узком понимании этого слова: он хорошо знает бюджетное хозяйство и хорошо понимает, чем опасно нарушение жесткой бюджетной дисциплины (мне кажется, что Силуанов – последний в череде минфиновских бюджетников, работавших на Ильинке в 1998 году и на своей шкуре испытавших, что такое настоящий кризис). При этом, его мало интересуют прочие вопросы финансовой политики, и он готов жертвовать чем угодно ради следования один раз озвученным догмам.

Для примера возьмите конфискацию пенсионных накоплений и, по сути дела, полное разрушение той конструкции пенсионной системы, которая строилась на протяжении десяти лет и имела в том числе институты формирования долгосрочных сбережений. Все это было брошено в топку бюджетного котла ради получения ежегодно 250–300 млрд рублей или 1,5–2 % от общей суммы доходов. Большего вреда для разрушения институциональной финансовой среды трудно придумать. Разрушить старую пенсионную конструкцию Силуанову удалось весьма легко, а вот как строить новую правительство думает уже четыре года, и пока безрезультатно.

Другими примерами деструктивной позиции министра финансов являются решения о санации банков-банкротов (Силуанов возглавлял совет директоров АСВ), за которые бюджету предстоит заплатить примерно триллион рублей. Очевидно, что ни один из санируемых банков не имеет шансов на восстановление, а сама практика санации банкротов не способствует оздоровлению банковской системы.

Татьяна Голикова, казалось, нашла свое место в системе власти, став руководителем Счетной палаты, которую она превратила в работающий орган, при этом количество слухов о заказных проверках резко уменьшилось. Но президенту Путину ее таланты понадобились в другом месте, на “направлении главного удара”, которым на протяжении ближайших лет, несомненно, будут здравоохранение и пенсионная реформа. Пенсионная реформа может стать весьма взрывоопасной, если при ее подготовке допустить ошибки в расчетах (как это было с программой монетизации льгот). В этой связи Путин, похоже, не готов доверять никому из оставшихся на его скамейке запасных игроков, понимая, что у них не хватит ни опыта, ни знаний, ни аппаратного веса для того, чтобы противостоять Минфину, который будет в очередной раз пытаться содрать клок шерсти с драной овцы. В реформе здравоохранения проблема другая, но она тоже хорошо вписывается в профиль Голиковой: сюда в очередной раз предстоит направить колоссальные бюджетные средства, и Путину хочется, чтобы эти расходы дали хоть какой-то положительный эффект.

Чего можно ждать от такого правительства? Вряд ли того, что оно станет единой командой: ясно, что подбор игроков осуществлялся не из одного центра и по разным принципам. С другой стороны, все кандидаты в вице-премьеры имеют большой бюрократический опыт и вряд ли готовы на очевидные глупости. Вполне вероятно, что усилиями Силуанова и Голиковой управление какой-то частью бюджетных расходов будет нормализовано, но и интересы близких к президенту людей явно не будут ущемляться. Сможет ли такое правительство провести какие-то технократические реформы, например в образовании или здравоохранении? Пока непонятно – нужно ждать назначения соответствующих министров, которым предстоит сыграть в этих вопросах ключевую роль.

Подводя итог, можно высказать такую гипотезу: это правительство не войдет в историю как правительство прорыва, о котором мечтает президент Путин, но оно вполне справится с ролью хорошего стабилизатора. Оно будет достаточно эффективно использовать имеющиеся ограниченные ресурсы для минимизации рисков, с которыми России неизбежно придется столкнуться в грядущие годы.

Чем ниже падает рубль, тем чаще приходится слышать разговоры о том, что неплохо бы Банку России навести порядок в подведомственном хозяйстве и стабилизировать курс рубля. Мне такие идеи кажутся архаичными и деструктивными, так как негативные последствия их реализации заведомо превышают возможный положительный эффект.

Еще кризис 1997–98-го года показал, что в современном мире, с его глобализацией и интеграцией финансовых рынков, идея управляемого курса национальной валюты себя изжила. Тогда подряд рухнули Чехия, Таиланд, Южная Корея, Индонезия, Филиппины, Малайзия, Россия, Турция, чуть позже – Бразилия и Аргентина. Все те страны, которые на протяжении нескольких лет пытались проводить политику управляемого курса, вынуждены были от нее отказаться, оказавшись ввергнутыми в кризис большей или меньшей тяжести.

Большинство стран хорошо выучили этот урок и больше никогда не пытались возвращаться к старому; Россия же, в свою очередь, оказалась в меньшинстве. И если политика сдерживания укрепления рубля в период быстрого роста нефтяных цен, экспортной выручки и притока капитала была относительно успешной – за счет наращивания валютных резервов курс рубля удавалось удерживать, расплачиваясь, правда, высокой инфляцией, – то попытки удержать курс рубля от снижения путем проведения валютных интервенций оказались безуспешными. Не удались такие попытки ни в кризис 2008–2009 годов, когда председателем Банка России был Сергей Игнатьев; ни в относительно спокойном 2013 году, когда председателем российского Центробанка стала Эльвира Набиуллина; ни тем более в 2014-м, когда российской экономике пришлось сполна заплатить за геополитические авантюры Кремля и одновременно с этим столкнуться с падением мировых цен на нефть.

Нельзя сказать, что Банк России совсем не учил уроков прошлого. В недолгий период с сентября 2012 по май 2013 года российский Центробанк без объявлений фактически проводил политику плавающего курса рубля (для этого нужно было всего лишь отказаться от проведения валютных интервенций в любую сторону). Хотя тогда курс рубля двигался в достаточно широком коридоре, никто на эти колебания не обращал серьезного внимания. То есть уже к тому времени экономика и банковская система были готовы к свободному плаванию рубля. Но приход в Банк России Эльвиры Набиуллиной и, видимо, новые политические задачи, которыми она руководствовалась, привели к тому, что регулярные валютные интервенции в поддержку курса рубля возобновились с лета 2013 года, и к осени 2014 года Банк России лишился 100 млрд долларов.

Особо нужно подчеркнуть изменение поведения банковской системы, которая вошла в кризис 2008–2009 гг. с открытой валютной позицией (превышением валютных обязательств над валютными активами), превышавшей размер совокупного капитала банковской системы. Собственно говоря, именно поэтому российским властям понадобилось проводить беспрецедентную по своим масштабам операцию по спасению банков, которая обошлась более чем в 4 % ВВП. К кризису 2014–2016 годов российские банки подошли в гораздо лучшей форме: по крайней мере двукратную девальвацию рубля они пережили довольно спокойно. Это не означает, что в банковской системе нет проблем вообще, но они связаны либо с отвратительным менеджментом в госбанках, которые требуют поддержки от государства при любом удобном случае (ВЭБ, ВТБ, Россельхозбанк), либо с плохим качеством банковского надзора в самом Банке России, что приводит к массовым случаям выявления банков, полностью растерявших свой капитал. Так или иначе, пока в ходе текущего кризиса ни один из банков уровня ТОП-50 не рухнул под тяжестью его ударов[45].