Головастик и святые - Андрей Филимонов

Картинка перед глазами была такая. Двор дома, бабы, сидя на корточках, вытирают посуду пучками травы и газетами. Среди женского коллектива вертится Герой, щиплет и гладит задницы. Бабы смеются и повизгивают. Мужиков не видно.

– Эй, – позвал я. – Сколько времени?

– До хрена! – ответил дед, помогая мне встать. – Пойдем сожрем, чего найдем.

Мы зашли в дом, где нашли на столе горячего копчения маленьких ершей, из всякой икры котлеты, с нельмой пироги, стерлядь сырую и вяленую, жареных карасей, ушицу из окуньков, соленого налима и щучьи головы, обсосанные начисто. Под столом валялись проспиртованные Николаи. Герой сказал, что они теперь два дня будут все равно что мертвые.

– У них такая химия. Пробку понюхали, и с копыт. При царе их мучили, не давали водку пить. А советская власть, видишь, освободила…

– Дед, ты сто лет живешь в этой стране. Скажи, при какой власти лучше?

– А тебе не один хрен, какая в твоем сне власть? Советов или приветов? Поклепов или наветов?

– По-человечески можешь объяснить? Или сам не знаешь?

– По-человечески, Головастик, только ты можешь объяснить, что тебе снится. Других не слушай, у них свои сны, для тебя бесполезные. Умный человек с утра прикидывает: чей это сон? Если чужой – надо из него просыпаться.

– Вот что ты заладил одно и то же – сны, во сне?.. Я, может быть, хочу жить в настоящем мире.

– А это где?

– Да в манде!

– В манде бы и я навечно прописался. Но знаешь, какая беда? Там делают только временную регистрацию. – Он хихикнул, наверное, шутка показалась ему смешной.

Старость – не радость, а все-таки обидно, что под конец люди всегда с ума сходят. Читают книжки, интересуются фактами и смыслом жизни, потом раз – и ку-ку: у мозга вышел срок годности. Говорят, кроссворды помогают от маразма. Но этому уже поздно. Я подцепил вилкой котлету, собираясь ее заточить, и поймал внимательный взгляд Героя. Он уставился на вилку у меня в правой руке. Это была моя рука, живая и теплая. Я отвык уже от того, как хорошо со второй рукой, и обрадовался, что она ко мне вернулась.

– Настоящая? – спросил дед.

– Сам, что ли, не видишь?

– Конечно, не вижу, дурень. Это ведь ты на нее смотришь.

– А ты?

– А я старая свинья, – ответил дед и захрюкал.

Неприятно было глядеть, как он кривляется. Аппетит пропал начисто. Я хотел бросить вилку на стол, но не мог сделать это простое движение и, еще хуже того, не мог найти глазами свою руку. Только поворачивал голову направо, всё начинало расплываться. Я протер глаза

50

и увидел поляну перед избой. Сидя на траве, бабы мыли посуду, дед Герой, держа в левой руке эмалированный таз, правой стучал по дну, изображая шамана.

– Эй! – позвал я. – Это сон или нет?

– О, сомневаешься! – обрадовался он. – Уже не такой дурак. Пойдем завтракать.

В избе на полу храпели бессознательные Николаи. Стол был сплошь заставлен почти нетронутой жратвой. Видно, вчера накидались стремительно. Они такие, речные люди, по огненной воде далеко не плавают. Сразу на дно. Поэтому закуска хорошо сохраняется. Вот только щучьи головы обсосаны начисто.

– Потому что вкусные, – пояснил Герой. – Опять же примета: щучью голову не доел – и свою не сбережешь. Погляди сюда. – Он взял со стола самый большой череп. – Тут у нее на темени крест. Эта кость появилась, когда щука на Оби попа заглотила. А эта длинная костяшка – меч воина, который с попом был. Это девка-чалдонка, которую поп хотел крестить, да не успел. А это, – дед выломал из головы какую-то загогулину, – татарский князь, хотевший попа истребить. – Он перемешал кости. – Можно по-другому рассказать. Вот копыто лося. Вот старуха несет хворост в юрту. Длинная кость – это шест, на котором юрта держится. Видишь – голова одна, а историй много. Какая из них правильная?

– Да никакая!

– Молодец, парень! – снова обрадовался Герой. – Соображаешь. Теперь собери голову обратно, как была. А я карасика пожую.

Он подвинул ко мне горку костей. Я догадался посмотреть сначала на свои руки. Обе на месте, но правая теперь остается четкой, не расплывается. Герой чавкал, лопая рыбу, и вид имел такой, точно он просто голодный старичок, который дождался, когда бухарики отгуляют, и пользуется моментом, чтобы набить брюхо. Я опять посмотрел на детали щучьего черепа. В чем загадка, которую дед загадал? Видно, в том, что сложить их можно одним-единственным способом. Истории разные, а голова – одна. Вот часы, скажем, собираются и так, и сяк. Лишние детальки всегда остаются. Это общеизвестно. Но что отсюда выходит? Часовой механизм, по-разному собранный, покажет разное время. И ничего удивительного – время у каждого свое. Незаметная простому глазу разница между личной секундой, например, Головастика и, скажем, супруги его, Кочерыжки, на длинной дистанции жизни становится огромной. Вот и не думай поэтому о секундах свысока. Потому что у всех они разные. Тик-так. А голова – одна. Это значит… Я понял, что сейчас наконец что-то пойму. Затем я понял, что уже давно понимаю. Ептить! Это же моя голова! Единственная и неповторимая, которую старый хрен разобрал своими байками и в кучку передо мной сложил. Сам прикинулся, что он ни при чем, а я теперь сиди над этим конструктором. Одно неверное движение, и будет у меня вторая инвалидность, умственная. С ненавистью поглядел я на хитреца с карасем и гневно крикнул:

– Чтоб ты подавился!

Герой поперхнулся куском, который в этот момент жадно заглатывал.

– Кость! – прохрипел он, разевая рот. – Вынь!

Из пасти у Героя разило табаком и луком. Я заглянул в нее посмотреть, где эта долбаная кость? Но подлый дед вдруг харкнул мне прямо в лицо комком непережеванной рыбы. Я почувствовал укол в глаз, сунул палец под веко, желая достать инородное тело,

51

и пробудился во дворе самоедской избы, возле потухшего костра. Бабы мыли посуду. Герой сидел рядом со мной, рассматривая рыбий скелет.

– Как думаешь, Головастик, – спросил он, – зачем нужен настоящий мир?

– Отстань!

– Пока ты спал, мир в тебя стрелы пускал. Я их вынимал, а что с ними делать, не знал. Потом взял и рыбку заново собрал. – Он помахал скелетом. – Только мертвая она. Это значит, в мире опять война. Мы сейчас тебя разбудим, но ты скажи, что такое война?

– Дед, меня в милицейской школе на экзаменах так не мучили, как ты сегодня.

– Война это кошмар, – сказал Герой. – От которого нельзя проснуться поодиночке. Только всем вместе. Загостились мы тут, пора и честь знать. Сейчас с хозяевами попрощаемся и в путь.

Из дома вышли четыре Николая, трезвые и умытые, в белых одеждах. Они спустились с крыльца и расположились передо мной на корточках. Дед сказал, что я должен им поклониться. Я кивнул головой. Нет, не так. Ты что?! Это хозяева тайги. Они чистые, а ты полукровка. У тебя в жилах намешано с бора по сосенке: русский, остяк, татарин и еще хер знает кто.