Головастик и святые - Андрей Филимонов

– Ну да, – разочарованно кивнула Галина. – Как же без печати!

За окном взревел мотор, проплыло облако черного дыма, из которого возник угрожающий хобот, похожий на ствол артиллерийского орудия.

– Что это? – изумился я.

– Танк, – ответила хозяйка. – Мужа моего танк. Да вы ешьте, успеете еще.

Мы с о. Романом переглянулись, с тревогой думая о том, что можно успеть в компании, где танк упоминается между делом, как газонокосилка. Распахнулась дверь.

– По коням! – скомандовал Головастик от порога.

– Да ведь не поели ничего! – горестно вскричала Галина. – Дайте, вам соберу картошки!

Я дезертировал из-за стола. О. Роман промокнул губы салфеткой и обратился к нашему предводителю:

– Надеюсь, мы будем сегодня на месте?

– Надежды юношей питают.

– Я не прошу юмора. Только информацию. Мы должны успеть до того, как там все переломают.

– Откуда знаете?

– Я знаю. – В короткой фразе святой отец умудрился сделать ударение на обоих словах.

Дальнейшие расспросы выглядели бы хамством и еретическим покушением на церковный авторитет. Головастик ничего и не спросил, развернулся на пятках и вышел, хлопнув дверью. Я последовал за ним.

Во дворе, меся гусеницами землю, маневрировал пятнистый танк с задорно поднятым стволом. Из открытого люка торчала голова Бороды в шлеме. Японская техника на заднем плане выглядела жалко, как будто только что поняла, куда попала и кто в доме хозяин.

– Это наш новый транспорт?

– Не сильно новый. Маленько бэ-у, – отвечал Головастик. – Познакомься, Мария. Бэ-эм-пэ! Машина пониженной комфортности, но высокой проходимости. Ты где хочешь, внутри или на броне?

Вопрос был сродни напутствию «на щите или со щитом». Честно говоря, я слегка приуныл. Зато о. Роман отнесся к бронированному средству передвижения с неожиданным энтузиазмом.

– Танк? – сказал он, выходя на крыльцо. – Отлично!

Он накинул на голову капюшон, словно духовник отряда коммандос, готовый исповедовать и причащать товарищей по оружию перед марш-броском.

За минуту до отправления, когда в БМП уже были погружены вещи и обернутый полотенцем чугунок с картошкой, явились Шерлóк и Люба. Они шли обнявшись, в свободной руке каждый держал бутылку шампанского. Головастик, что удивительно, сохранил безмятежность лица при виде пары.

– Нас возьмете? – крикнула Люба.

– На броню! – приказал Головастик. – Все готовы? Три, два, один. Мотор!

И мотор взревел.

53

Кто не ездил с похмелья на танке по сибирским дорогам, тому рассказывать бесполезно, каково это, а кто ездил, тем не хочу напоминать. Поездка травмирует все органы чувств и задницу. Для меня это было четыре часа ада в утробе чудовища, под грохот двигателя, уцепившись за скобу на стене, чтобы не разбить голову о железный потолок, когда машина подло ныряет вниз, а потом резко кидается вверх.

Мои спутники были на удивление расслабленны. Игнорируя маневры танка, они устроились на железной скамье с удобством, как пассажиры метро. О. Роман перебирал четки. Головастик играл в тетрис. Закрепив телефон в протезе, он быстро жал на кнопки большим пальцем левой руки.

Наконец движение прекратилось, двигатель замолчал, и тут оказалось, что я ничего не слышу. Беззвучно распахнулся люк. Могучая рука Шерлóка извлекла меня наружу в состоянии жалком и скрюченном, как усохшая куколка мотылька.

Мы находились в лесу. За кормой тянулась полоса упавших деревьев. Привалившись к гусенице, превращаясь из куколки в дрожащую слабую бабочку, я вдруг подумал: а ведь исторический день сегодня – в Бездорожную идет дорога. Хотя бы так. Голова понемногу наполнялась звуками и голосами.

– …а Седьмого они взяли в заложники, – рассказывал лысый, с ружьем на плече, неизвестно откуда взявшийся старик.

Я вытянулся на теплой шуршащей подстилке из листьев и хвои, глядя сквозь верхушки деревьев в высокое небо. Хотелось улететь, но крылышки были еще слабы. Голоса возле танка обсуждали «положение», в котором оказалась деревня. Какая-то внезапная банда пришла из-за реки, чтобы «поживиться добром». Своим коллективным разумом банда решила, что деревня заброшена и ничья. Вина за это, конечно, лежит на Головастике, который (непонятное слово) перемудрил с маскировкой. Давайте, не стесняйтесь! Валите все на Головастика, если что не так.

Облако в высоком небе приняло очертания Речи Посполитой времен расцвета – от моря до моря. Речь шла о том, чтобы устроить демонстрацию силы. Люди возле танка сами напоминали какую-то банду анархистов из двадцатого века. Лысый старик предлагал ворваться в деревню и показать кузькину мать, увидев которую плохая банда свалит к такой-то матери.

Облако сжималось. Речь Посполитая теряла окраины, прореха образовалась в том месте, где встретились линии первого раздела Польши между Пруссией, Австрией и Россией. Но что если заречная банда не испугается? Это исключено. Кто угодно обосрется, увидев перед собой танк. Это БМП. Да хоть БТР! Вы разочек бабахнете в воздух, и банда непременно обосрется.

Части Речи медленно расползались в трех направлениях. Когда-то я жил вон там, на левом облаке, граница шла по реке, за границей жили люди, которые говорили на таком же языке, ну, разве что немного чужих слов примешалось к речи живущих за рекой, но все равно это была наша Речь.

Батенька, объяснял Борода, для того, чтобы бабахнуть, как вы изволите выражаться, нужны снаряды, которых у нас нет, и исправно работающее орудие, которым мы не располагаем. Ну кто, подумайте, продал бы нам боевую машину? Мы же не аль-каида! Святые угодники! – кричал лысый. Почему же у вас ничего нет, когда нужно, и все ненастоящее?! Нахер вы притащились на этой таратайке? Слушай, Ленин, не горячись!

Но Ленин горячился. Он требовал штурма и натиска, как в 1920 году, когда Буденный в буденовке доскакал почти до Варшавы. И только там обнаружил, что стрелять уже нечем. Не повторяйте ошибок Буденного! Ветер развеял очертания Речи. Высокое небо золотилось имперской синевой.

Борода выступил с предложением локализовать демонстрацию силы, а именно протаранить дом, где засела банда. Как военный комендант деревни, кричал Ленин, я не позволю рушить дома, пускай лучше грабят! И потом, вы что же? Мозги растрясли в железяке? Я же вам говорю: Седьмого взяли в заложники.

– Жалко парня, – вздохнул Головастик. – В мир не верил, а мир его поймал.

54. Бездорожная. Второй год после Московской олимпиады

Во всем был виноват Поэт, который был всегда прав.

Апрельским днем тысяча девятьсот восемьдесят забытого года, шлепая калошами по веселым лужам, Сема возвращался из школы домой, весь в мечтах о наводнении. Дом стоял на нижнем краю деревни, и его через год на третий заливало по самые окна. И тогда смотреть телевизор плавали в лодке к соседям.