Парк прошлого - Ян Бэк

Сердце гулко билось. Он зажмурился и постарался собраться с мыслями. Принялся считать про себя, потом начал заново. Кто-то искал его под гулкими сводами, ворчал и шумно топал. Шаркал и бил по стенам.

— Выходи, засранец в черепе! Лучше покажись сейчас же! Не вынуждай меня искать.

Судя по голосу, это был широкоплечий молодчик с зонтом.

Калеб теперь дышал ровнее. Он прислушался: с низких арочных сводов капало. Глаз беглец не открывал; боялся, что стоит только открыть — и он увидит молодчика прямо перед собой, терпеливо выжидающего под потрепанным зонтиком, точно кошка, охотящаяся за мышонком, выбирающая, когда же убить. А если крепко зажмуриться — его не заметят и не найдут. Мысль была дикая, неразумная, но юноша вцепился в нее так же крепко и безрассудно, как его несчастный отец цеплялся за уверенность в том, что всегда отыщет верную дорогу с помощью своего внутреннего компаса. Послышалось какое-то царапанье… кажется, незнакомец зонтиком тыкал в стену совсем рядом с ним. Резкий металлический скрежет, короткие и сильные удары по кирпичной стене возле головы. Беглеца спасло только то, что он забился в щель. Шаги зашаркали по камням прочь. Наступила тишина.

Калеб еще долго сидел, скорчившись у влажной кирпичной стены. Теперь ему некуда было идти, не к чему стремиться. Во всем этом огромном, мрачном, душном, многолюдном, насквозь фальшивом городе у него не было друзей, не к кому обратиться. Калеб с ужасом понял, что даже не знает адреса того места, где праздновали Хэллоуин. Он не запомнил, что там было написано на приглашении, чем именно хвастался его отец перед миссис Буллок. Дом, где они остановились, располагался во многих милях отсюда, в Ислингтоне. Юноша смутно представлял, как туда вернуться; для этого предстояло ехать на поезде. Станция находилась не так уж и далеко, но оборванные бандиты наверняка стерегут его возле входа — это ведь самое очевидное место, так что туда идти не стоит.

Калеб встал и потянулся. Мысли и чувства путались. Он подумал о преступниках, таких как Фантом. «Парк Прошлого» печально славился уличными головорезами. Даже отец, некогда высокопоставленный сотрудник корпорации «Баксоленд», так называемый «идеолог и вдохновитель», не сумел себя защитить и теперь пополнит жестокую статистику преступлений «Прошлого». Скорее всего, отец погиб, и его обобранный до нитки труп валяется где-то в придорожной канаве.

Ни один человек в этом мире не знал, где сейчас Калеб. Юноша вдруг ощутил безумную, жестокую свободу, как будто кто-то снял с него тяжелый груз.

Он шумно выдохнул, словно выпуская разом все вдохи и чувства, сдерживаемые за последний час. Прислонился к кирпичной стене. Он был свободен, мог сбежать от самого себя, если бы только захотел! Он наконец-то в самом деле вырвался из своей чересчур распланированной, слишком безопасной и упорядоченной современной жизни. Он мог бы поселиться здесь, затеряться во всем этом сумрачном, туманном беспорядке, сбежать, как многие, по слухам, убегали в «Прошлое» до него. Он мог бы сделаться кем угодно, стать не просто обычным мальчишкой из чистого пригорода, а превратиться в искателя приключений, солдата, вора, тайного убийцу, жаждущего мести. Эти мысли, возбуждающие, поразительные, стремительно проносились где-то глубоко в мозгу, голова кружилась, идеи роились на уровне подсознания, затмевая пережитые ужас и потрясение.

Все, что осталось ему в данной версии действительности — только тот наряд, который был на нем, пригоршня тяжелых монет в кармане, да заржавленные карманные часы слепого старика, которые по-прежнему болтались на обрывке грязного шнурка. Оказывается, Калеб так и не выпустил их из крепкой хватки. Он подошел поближе к выходу, туда, где было чуть светлее, и внимательно взглянул на часы. Слепец снял стеклянную крышку с циферблата, чтобы время можно было определять по стрелкам, на ощупь. Калеб поднес часы к свету и прислушался: все еще тикают. Затем перевернул и посмотрел на оборот. На корпусе была выгравирована какая-то надпись. Калеб попытался различить слова в тусклом свете. Послюнявил кончик пальца и провел по серебристому металлу, стирая грязь. Надпись, выбитая изящными каллиграфическими буквами, гласила:

В подарок Люцию Брауну,

с благодарностью

от корпорации «Баксоленд».

19 февраля 2032 г.

Часы некогда принадлежали его отцу.

Фантом рассматривал труп, уложенный на круглом эмалированном столе. Тело наспех раздели и не слишком тщательно обмыли каким-то дезинфицирующим средством. Руки и ноги развели в стороны так, как он и требовал, — в виде Витрувианского человека со знаменитого рисунка Леонардо да Винчи. Фантом приблизился к столу с некоторой опаской, как будто боялся, что Джек, так хорошо ему знакомый Джек, вдруг сядет на столе и что-то скажет, может быть, потребует опять рассказывать давно заученный урок.

— Это и впрямь ты, Джек, — тихо проговорил Фантом, обошел тело и встал прямо над ним, около головы. — Что ж ты так себя запустил? Плохо видел, говорят, в последнее время? — Немного помолчал, как будто труп и вправду мог ответить знакомым одышливым голосом. — Что, хочешь поболтать?

Он взглянул на щетинистый подбородок мертвеца, быстро вытащил опасную бритву и полоснул по горлу, почти отрезав голову от тела. Показалось несколько капель крови.

Больше никаких разговоров быть не могло.

Фантом отложил бритву в сторону. Саквояж с инструментами стоял на приставном столике; яркая масляная лампа, подвешенная на крюк, ясно, будто луна, светила на бледную, мертвую плоть. На предплечьях, на тыльной стороне ладоней, по всему обрюзгшему туловищу трупа виднелись следы ожогов. Кожа потемнела и задубела, словно корочка на пережаренном ягненке.

— Ай-ай-ай! — Фантом поцокал языком. — Нельзя играть с огнем! Джек, мой старый друг, я скоро, обещаю… Только посмотрю по-быстрому, ты этого заслуживаешь. Вообще-то, видишь ли, мне только сердце требуется, но надо же убедиться… Хотя ты-то ничего и не видишь! — Он хмыкнул и чуть закашлялся.

Затем при помощи хирургического скальпеля проделал надрез в виде буквы «У» от плеч вниз, к лобку. Вскоре обнажились ребра; труп теперь напоминал нечто из мясной палатки с рынка. Фантом посмотрел на унылое, расплывшееся лицо, на застывшие зрачки.

— Чего уж теперь глаза закрывать, правда, Джек? — заметил он.

Наконец он вырезал у Джека сердце и взвесил на мясницких весах.

— Вот сколько весит человеческое сердце — тринадцать унций, — сообщил он. — Тяжеленькое… и тяжесть на сердце ты прямо-таки заслуживаешь, после того что ты сделал со мной, то есть, прости, попытался сделать со мной, с нами!

Фантом приподнял скользкое сердце и отложил на край оцинкованного стола.

Потом как смог зашил разрезы после вскрытия — стежки получились неаккуратные, но и так сгодится. Он поправил тело на столе и вдруг с внезапным, не свойственным ему порывом сочувствия или, быть может, какого-то нежданного сострадания закрыл бледные, застывшие глаза Джека, аккуратно опустив ему веки пальцами.