Похитители тел - Джек Финней

Все еще чувствуя себя осрамившимся школьником, я стал открывать калитку – и замер, услышав рев автомобильного мотора поблизости. Машина, скрежетнув шинами, свернула на нашу улицу, и я увидел через решетку, как мимо во весь опор мчится Джек Белайсек; рядом с ним съежилась Теодора. Долю секунды спустя грохнул выстрел – я слышал даже, как просвистела пуля. Вслед за Джеком промчалась полицейская машина, черная с белым, и шум погони быстро затих.

Парадная дверь за нами открылась снова. Я отпер калитку, взял Бекки за локоть, прошел с ней – быстро, но не бегом – по тротуару мимо двух соседних домов и повернул к третьему, белому, с обшивкой из досок. Мы обогнули его сбоку, прошли через задний двор. На улице, только что покинутой нами, послышались голоса и хлопнула дверь. В следующий момент мы уже карабкались обратно на холм, где росли дубы, эвкалипты и хлипкие молодые деревья.

Я уже достаточно опомнился, чтобы восхититься отвагой и стратегическим талантом Джека Белайсека. Неизвестно, долго ли за ним гонятся – скорее всего, недолго, – но он и под выстрелами поглядывал на часы. Пренебрегая собственной безопасностью, он намеренно привел погоню на улицу, где мы его ждали, и минута в минуту показал нам, что происходит. Только так он мог предупредить нас – и предупредил, не поддавшись панике. Я от всей души надеялся, что они с женой сумеют уйти, но понимал, что надежды нет. Другие полицейские машины наверняка уже заблокировали все выезды. Я понял теперь, какую страшную ошибку мы совершили, вернувшись в Милл-Вэлли, как беспомощны мы перед силой, которая им завладела. Нас могут схватить на каждом шагу, за каждым поворотом тропинки – и что тогда с нами будет?

Адреналин, порожденный страхом, начинал иссякать. Бледная, с полузакрытыми глазами, Бекки прямо-таки висела на мне и ловила ртом воздух. Нам осталось недолго: я заметил, что заставляю себя двигаться только усилием воли. Укрыться нам негде. Мы не осмелимся войти ни в один дом, не решимся обратиться за помощью даже к тому, с кем дружили с самого детства.

Наша главная улица, как многие другие улицы в городе, вьется у подножья гряды холмов. Тропинка, по которой мы спускались теперь, вела в переулок, куда выходило несколько офисных зданий, в том числе и мое.

Ничего лучшего мне в голову не пришло. Я боялся идти туда, но что еще было делать? Мне почему-то казалось, что там мы сможем передохнуть. Вряд ли кто-то думает, что мы пойдем ко мне в офис; туда наведаются, лишь когда нас больше нигде не найдут. Час отдыха нам гарантирован. Можно даже поспать, хотя едва ли получится, а на будущее у меня там имеется бензедрин и другие стимулирующие средства.

За крышами уже сквозила улица, которую я помнил с раннего детства. Вот «Секвойя», где я пересмотрел столько дневных фильмов в субботу. Магазин Беннета, где я покупал конфеты перед сеансом и работал на каникулах старшеклассником. А в той квартирке над магазином я в свои первые студенческие каникулы навещал девушку, которая жила там одна.

В переулке не было никого, кроме собаки, нюхавшей картонку с отбросами, и стальная дверь на нашу черную лестницу стояла открытая.

Я готовился к схватке с любым, кто мог встретиться нам внутри, но мы никого не встретили. На втором этаже я приложил ухо к двери пожарного выхода. Всё было тихо, и мы прошли по пустому коридору к застекленной двери с моей фамилией. Ключ я держал наготове и сразу захлопнул за нами дверь.

Все поверхности в приемной и моем кабинете успели уже запылиться: медсестра после моего ухода тоже явно здесь не бывала. Воздух был затхлый, жалюзи опущены, и всё казалось каким-то чужим, но следов постороннего вмешательства я тоже не обнаружил.

Я уложил Бекки на широкий диван в приемной. Снял с нее туфли, укрыл простыней, принес подушку со смотрового стола. Она слабо мне улыбнулась. Я поцеловал ее как ребенка, без намека на секс, погладил по голове.

– Отдохни немного. Поспи. – Я надеялся, что выгляжу уверенным и спокойным, как будто точно знаю, что делать дальше.

Свои ботинки я тоже снял, чтобы меня не было слышно из коридора. Расстегнул пиджак, ослабил галстук и лег на другую, кожаную, подушку под выходящими на улицу окнами. Отогнув уголок жалюзи так, чтобы видеть Трокмортон-стрит, я сразу почувствовал себя лучше, чем в темноте и неведении. Теперь я хоть что-то мог контролировать.

На первый взгляд всё казалось обычным: прогулявшись по главной улице любого амерканского городка, вы увидите то же самое. Припаркованные машины, белые линии и счетчики парковочных мест. Винный магазин Редхилла, скобяные товары Варни, аптека. Одни покупатели входят, другие выходят. С залива наползает легкий туман. На пересечении с другой улицей, как раз под моими окнами, Трокмортон слегка расширяется, и этот перекресток – единственное в городе место, которое можно с натяжкой обозначить как площадь. Во время шествий и карнавалов здесь играет оркестр.

Иногда я приподнимался на локте и выглядывал поверх подоконника, иногда лежал навзничь и смотрел в потолок. Мышление, как я давно убедился, процесс бессознательный: лучше не напрягаться, особенно если не знаешь, на какой, собственно, вопрос ты ищешь ответ. Я просто отдыхал, наблюдал за улицей и ждал, когда в голове что-то включится.

Можно без конца смотреть на огонь, на морской прибой, на работу какого-нибудь механизма: монотонное движение завораживает. То же относится и к жизни торговой улицы: на ней происходит одно и то же, но ничего не повторяется в точности. Одни женщины заходят в магазины, другие выходят с бумажными свертками, крепко держа сумочки и детей. Одни машины выезжают с парковки, другие паркуются между белыми линиями. Почтальон обходит дома, старик ковыляет, трое мальчишек несутся вскачь.

Белые с красным афишки в окнах супермаркета рекламируют чипсы «Ниблетс», круглые стейки, бананы, хозяйственное мыло. В одной витрине у Варни выставлены кастрюльки, сковородки, миксеры, утюги, в другой разные инструменты. Мелочная лавочка демонстрирует самолетики и бумажные куклы; глядя на ее фасад, красный с золотом, я почти чувствую, как там пахнет. У кино «Секвойя» поперек улицы висит порядком выгоревший плакат «Юбилей низких цен в Милл-Вэлли». Юбилей – это ежегодная распродажа, только в этом году новый плакат не потрудились повесить.

Напротив, чуть правее меня, подошел к остановке автобус из Марин-Сити. Вышли из него всего трое: пара и одинокий мужчина, несущий сверток за веревочную петлю. Желающих ехать в Марин-Сити не было вовсе, и автобус через минуту порожняком выехал на Миллер-авеню. Зная его расписание, я почему-то подумал, что в ближайшие пятьдесят минут другого не будет и что улица внизу стала не та, что прежде.

Что же изменилось? Так сразу не скажешь. Туман сгустился и поднялся уже выше крыш, но это нормально, так бывает всегда… а вот люди ведут себя не совсем так, как нормальные субботние покупатели. Многие из них сидели в машинах с открытыми дверцами, выставив ноги на мостовую, переговаривались с соседями, читали газеты, крутили радио. Я узнавал оптика Лена Перлмана, Джима Кларка с женой Шерли и детьми, еще многих.