Магнус Миллион и Спальня кошмаров - Жан-Филипп Арру-Виньо

– На двери медпункта?

– Там все имена были написаны заранее! Будто кто-то заранее знал, у кого она будет, а у кого нет, эта их эпидемия.

Канцлер тоже говорил о каком-то списке, вспомнил Магнус. А что, если за корью скрывали нечто другое? Какую-то более серьёзную болезнь… Настолько серьёзную, что пациентов необходимо посадить на карантин…

Но почему бы тогда не увезти их в больницу? Потому что началась бы паника? Магнус вздрогнул, у него вдруг резко зачесалось всё тело. А странные баллоны, которые вчера утром доставили с такой секретностью по личному распоряжению канцлера, – это что, какое-то экспериментальное лечение? Препарат, который не позволяет болезни прогрессировать?

– Эй, ты слушаешь?

– Я ничего не понимаю. Ведь у тебя тоже нет родителей. Почему тогда тебя нет в списке тех, кого посадили на карантин?

– Почему? – хихикнул Антон. – Да потому что они, чёрт возьми, знают, что я так просто не дамся! Можешь спросить у Тотема: нас с ним никто не сможет упрятать под замок.

Филин, казалось, понял его слова: он приподнял раненое крыло и снова опустил, огорчённо поворчав.

– Видишь, я хорошо о нём забочусь. Ещё неделя-другая, и он уж сможет охотиться сам.

– И больше не понадобится носить ему дохлых мышей, – проговорил Магнус с отвращением, вспоминая, с каким неистовством Тотем разодрал несчастную мышку, прежде чем её проглотить.

– Теперь надо, чтоб он поспал, – решил Антон. – Давай, сваливаем.

Он ещё раз погладил птицу и почесал у неё между ушами – точь-в-точь как чешут кошек.

– Они днём спят, филины, – заметил Магнус, распрямляя затёкшие ноги. – Не ночью.

– У этого не так, – не согласился Антон. – Днём у него бессонник – наверное, тоже болезнь сна, как у тебя, только наоборот.

– Бессонница, Антон.

– Это одно и то же.

– Ты прав, – сказал Магнус и зевнул. Его вдруг охватила смертельная усталость. – Всё равно всем плевать.

– Именно так – плевать! – пробормотал Плевок, убирая огарок свечи.

Движения мальчиков вывели Тотема из оцепенения. Он попятился, переваливаясь с ноги на ногу, в глубину чердака, по пути уронил несколько книг, и вот уже от него остались только два мигающих глаза.

– Знаешь что? – начал Плевок, задувая свечу, пока она не обожгла ему пальцы. – Мне никогда не снятся сны. Но если бы однажды я увидел сон, то пускай бы это было про то, что я летаю, как он. Хотя бы один разок.

Они возвращались в полной тишине. Антон снова шёл впереди и показывал дорогу. В какой-то момент они услышали побрякивание связки ключей и нырнули в укрытие дверного проёма. Привратник. К счастью, он прошёл мимо, не заметив их. Потом они увидели свет его фонаря внутри за окнами и решили срезать через парк, чтобы зайти прямиком в здание интерната.

Дорожка, белая от снега, потихоньку искрилась под луной, и Магнус снова вздрогнул, вспомнив свой сон. Он инстинктивно ускорил шаг и застучал зубами.

Антон остановился и насмешливо спросил:

– Чё ты, сдрейфил?

– Замёрз… – ответил Магнус на ходу.

Антон ухватил его за локоть:

– Знаешь что? Я его тоже видел, этого твоего Цернера.

– Что?

– Пса с тремя головами. Говорю тебе, я его тоже видел.

– Ничего ты не видел, Антон, – проговорил Магнус, старательно выговаривая слова и пытаясь не стучать зубами. – Таких собак не бывает.

– То есть ты считаешь, что я трепло? – вскипел Плевок. – Я его сразу узнал в книге.

– Тебе снился сон, Антон. Просто мы с тобой оба увидели во сне одно и то же.

– Я не спал, – стоял на своём Плевок. – Он вон там бежал через парк. Вдоль пруда. Я его видел, как тебя сейчас.

Оба невольно перевели взгляд на замёрзшую гладь пруда, будто чудовище могло внезапно выйти оттуда и наброситься на них. В ту же секунду в кустах что-то хрустнуло. Какой-то зверёк шевельнулся во сне? Или под тяжестью снега сломалась ветка?

Но этого было довольно, чтобы мужество окончательно покинуло мальчиков: не сговариваясь, они со всех ног бросились в интернат и там рухнули без сил на ступеньки. А через секунду зашлись безумным хохотом.

– Видел бы ты свою рожу!

– А ты – свою!

– Ваще! Прям как будто за тобой гонится Цернер!

– Думаешь, я бы испугался обыкновенной собаки?

– Не обыкновенной, а с тремя головами! Кстати, интересно, каково это, когда головы у тебя три, а задница только одна??

Мальчики наконец добрались до лестницы, ведущей в их Спальню.

– Можно я тебя спрошу? – решился Магнус, осмелев после общего приступа хохота. – Почему ты помешал Большому Вацлаву…

Антон презрительно сплюнул, и его правое веко снова дёрнулось.

– Только не подумай, что мне есть до тебя дело, Миллион. Вацлав – придурок, вот и всё.

И он исчез на лестнице.

На следующее утро, прямо во время урока физкультуры, Магнуса вызвали к директору.

Тот встретил его несколькими ледяными словами:

– Входите, Миллион, и закройте дверь.

Магнусу стало не по себе. Неужели кто-то всё-таки пронюхал про их прогулку с Антоном?

– Вызывали, господин директор?

– Избавьте меня от дурацких вопросов, Миллион, и слушайте. Все прекрасно помнят совершённое вами преступление. Но из уважения к вашему отцу и чтобы не лишать его возможности провести праздники с любимым сыном, я решил сделать самое что ни на есть уникальное исключение и на время школьных каникул освободить вас от несения наказания.

– Это значит, что я… – ошарашенно пробормотал Магнус, из-за сложных формулировок почувствовав себя ещё более бестолковым, чем обычно.

– Что вы отправитесь на каникулы домой, точно так же, как и все ваши товарищи, – раздражённо объяснил Могильщик и немедленно добавил, вперив в Магнуса угрожающий взгляд: – Естественно, я рассчитываю, что вы расскажете отцу об исключительной снисходительности, которую я проявил к вам. Я ясно выразился, Миллион? Лицей несёт огромные издержки, и я надеюсь, ваш отец проявит свойственную ему щедрость во время следующего пожертвования. – После этого директор указал пальцем на дверь: – А теперь вон отсюда. Прочь с глаз моих, назойливая муха!

Магнус не заставил повторять дважды.

Едва закрыв дверь, он сжал кулаки, едва удержавшись, чтобы не заорать от радости.

Он вернётся домой! Провести целую неделю вдали от Спальни наказаний, экстримов, господина Прибилитца и Большого Вацлава! Это первая хорошая вещь, которая произошла с ним с тех пор, как месяц назад начались его тысяча триста сорок часов наказания.