Золотоискатель - Жан-Мари Гюстав Леклезио

Однажды мы пошли на причал вместе с Лорой. Мы долго гуляли вдоль кораблей под равнодушными взглядами сидевших в тени деревьев моряков. Она первая заговорила о моей тайной мечте. «Ты собираешься скоро уплыть на корабле?» — спросила она. Ее вопрос очень удивил меня, но я улыбнулся в ответ, как будто это была шутка. Однако она смотрела без улыбки, и ее прекрасные темные глаза были полны грусти. «Да-да, мне кажется, что ты способен вот так уплыть все равно на каком корабле, все равно куда — как тогда с Дени на пироге». Я ничего не ответил, и она вдруг почти весело сказала: «Знаешь, а мне бы очень хотелось уплыть вот так куда-нибудь, все равно куда: в Индию, Китай, в Австралию. Но это совершенно невозможно! Помнишь нашу поездку во Францию? Я больше не хочу туда — теперь. В Индию, Китай, куда угодно, только не во Францию». Она умолкла, и мы снова стали смотреть на пришвартованные к причалу корабли, и я был счастлив, я понимал, почему меня охватывает счастье всякий раз, когда я вижу, как, подняв паруса, корабль выходит в открытое море.

В тот год я и познакомился с капитаном Брадмером и его «Зетой». Мне хотелось бы сейчас вспомнить все подробности того дня, чтобы прожить его еще раз, потому что это был один из самых важных дней в моей жизни.

Это было в воскресенье, утром. На рассвете я вышел из старого дома в Форест-Сайде и отправился на поезде в Порт-Луи. Я бродил, по обыкновению, по причалу, среди рыбаков, уже возвращавшихся с моря с корзинами, полными рыбы. Еще мокрые после выхода в открытое море корабли казались измученными, сохли на солнце свисавшие вдоль мачт паруса. Мне нравилось бывать тут в момент возвращения с лова, слушать скрип корабельных корпусов, вдыхать исходящий от них запах моря. Тогда-то среди рыбачьих лодок, баркасов и пирог я и увидел ее: это было старое уже судно, изящными очертаниями напоминавшее шхуну, с двумя чуть наклоненными назад мачтами и двумя хлопающими на ветру четырехугольными парусами. На длинном черном корпусе с приподнятым носом я прочитал странное название, написанное белыми буквами: «Зета». На фоне остальных рыбачьих посудин этот корабль, с его белоснежными парусами и оснасткой от марселя до бушприта, выглядел чистокровным рысаком, готовым к бегам. Я долго разглядывал его, застыв в восхищении. Откуда он пришел? И когда отправится в обратный путь, чтобы уже не вернуться назад? На мостике стоял матрос, негр с Коморских островов. Я отважился спросить, откуда они прибыли, и он ответил: «Агалега». Тогда я спросил, чье это судно, и услышал в ответ имя, показавшееся мне непонятным: «Капитан Брадмер»{12}. Может быть, именно это имя, звучавшее так по-пиратски, пробудило мое воображение и особый интерес к этому кораблю. Кто это — Морская Рука? Как с ним увидеться? Я собрался было спросить у матроса, но тот уже отвернулся от меня и уселся в стоявшее на корме, в тени парусов, кресло.

В тот день я неоднократно возвращался к пришвартованной у причала шхуне, боясь, что вечером, с началом прилива, она уйдет в море. Матрос-коморец по-прежнему сидел в кресле, в тени развевающегося на ветру паруса. К трем часам дня начался прилив, и матрос убрал парус, привязав его к рее. Затем он тщательно задраил все люки, навесил замки и сошел на причал. Увидев, что я снова стою у корабля, он остановился и сказал: «Капитан Брадмер скоро придет».

Остаток дня, прошедший в ожидании капитана, показался мне бесконечным. Я долго сидел под баньянами, спасаясь от палящего солнца. По мере приближения вечера портовая жизнь затихала, и вскоре на причале не осталось никого, кроме нескольких нищих, спавших в тени деревьев или подбиравших брошенные торговцами отходы. Вместе с приливом пришел ветер с моря, и вдали между мачтами засверкал горизонт.

С наступлением сумерек я снова вернулся к «Зете». Она тихо покачивалась на волне, сдерживаемая швартовыми тросами. Перекинутая с палубы на причал вместо трапа доска скрипела, вторя движениям судна.

В золотом вечернем свете, в опустевшем порту, где не осталось ни души, кроме нескольких чаек, под тихий свист ветра в снастях, а может, после долгого ожидания на солнцепеке, как когда-то, когда я бегал по тростниковым полям, корабль с его высокими наклонными мачтами, с реями, опутанными сетью снастей, с тонкой стрелой бушприта, напоминавшей ростры старинных бригов, казался мне окутанным волшебной тайной. Пустое кресло, стоявшее на сверкающей палубе перед штурвалом, придавало этому впечатлению еще больше странности. Кресло было совсем не корабельное, а конторское, точеного дерева, я видел такие каждый день в конторе у В. В. Уэста. И вот оно стояло тут, на корме, потемневшее от брызг, несущее на себе отпечаток дальних океанских плаваний!

Соблазн был слишком велик. В один прыжок я перескочил через служащую трапом доску и оказался на палубе «Зеты». Пройдя к креслу, я уселся в него напротив деревянного штурвала и приготовился ждать. Магия корабля в опустевшем порту, в золотых лучах заходящего солнца, настолько захватила меня, что я не услышал, как возвратился капитан. Он подошел ко мне, посмотрел с любопытством, без всякого гнева, и спросил странным тоном, насмешливым и в то же время серьезным: «Ну как, сэр? Скоро отплываем?»

Прекрасно помню, как он задал мне этот вопрос и как я покраснел, не зная, что ответить.

Что мог я сказать в свое оправдание? Помню впечатление, которое произвел на меня капитан, его плотная фигура, одежда, такая же потрепанная, как и его корабль, покрытая несмываемыми, словно шрамы, пятнами, его лицо — лицо англичанина, красное, тяжелое, серьезное, с которым странно диссонировал молодой насмешливый взгляд блестящих черных глаз. Он первым заговорил со мной, и я узнал, что капитан Морская Рука на самом деле звался Брадмером и что был он офицер Королевского флота, заканчивавший свои одинокие морские приключения.

Думаю, тогда я сразу понял это: я уплыву на «Зете», она станет моим «Арго», она доставит меня за море, в то место, о котором я мечтал все это время, на остров Родригес, где я стану искать клад, и поискам этим не будет конца.

Я открываю глаза и вижу море. Это не то изумрудно-зеленое море, которое я видел раньше, в лагунах, и не черная вода перед устьем реки Тамарен. Такого моря я никогда прежде не видел, оно свободное, дикое, головокружительно синее — море, вздымающее корму корабля, медленно, волна за волной, в пене брызг и сиянии солнечных искр.

Должно быть, уже поздно, солнце стоит высоко в небе. Я заснул так крепко, что не слышал, как корабль снялся с якоря, как вышел с отливом в открытое море.

Вчера поздно ночью я шагал по причалу, вдыхая запах масла, шафрана, гнилых фруктов, витавший в воздухе на том месте, где днем шумел рынок. Я слышал голоса моряков, переговаривавшихся на своих лодках, восклицания игроков в кости; пахло табаком и тростниковой водкой. Потом я поднялся на борт судна и улегся прямо на палубе, чтобы не спать в душном, засыпанном рисовой пылью трюме. Положив под голову свой сундучок, я смотрел сквозь снасти на небо. Я боролся со сном до полуночи, вглядываясь в беззвездное небо, слушая голоса, поскрипывание трущегося о причал трапа и далекий звон гитары. Мне не хотелось думать ни о ком. Лора одна знала о моем отъезде, но она ничего не сказала Мам. Она не проронила ни слезинки, наоборот, ее глаза сияли непривычным блеском. Мы скоро увидимся, сказал я ей. Там, на Родригесе, мы сможем начать новую жизнь, у нас будет большой дом, лошади, деревья. Могла ли она поверить мне?