Страсть гордой княжны - Шахразада

Надир же, хотя и не слышал мыслей Масуда, продолжал свой увлекательный рассказ, все больше укрепляя юношу в этом невысказанном желании.

– Здесь, в Шахи-Зинда, похоронены родственники Тимура и знатные духовные лица. Каждый мавзолей – подлинный шедевр искусства, что расцвело под рукой Аллаха всесильного и всевидящего. Новые мавзолеи не должны были превышать мазар Мохаммеда Кусама, и потому размеры строений строго ограничивались. Это заставило зодчих приложить все силы к созданию совершенных форм и тонкого украшения гробниц. Созданная ныне улица-монумент кажется возведенной по единому замыслу.

Напомню тебе, любопытный странник, что мавзолеи Шахи-Зинда – квадратные сооружения, увенчанные самыми разнообразными куполами. И сам купол, и порталы мавзолеев, и колонны, и даже стены покрыты синими и разноцветными глазурованными плитками. Всего этих мавзолеев двадцать пять. Выше всех стоит мазар Мохаммеда Кусама, о котором знаменитый путешественник и географ, Геродот наших дней, ибн Батута, писал: «Могила благословенна. Над ней возведено четырехугольное здание с куполом, у каждого угла высятся по две мраморные колонны – мрамор зеленого, черного, белого и красного цвета. Стены здания тоже из разноцветного мрамора с золотым орнаментом; крыша сделана из свинца». Со времен ибн Батута здание не один раз перестраивали и облицовывали голубыми и цветными изразцами и мозаикой.

Масуд кивнул: он вспомнил, что мазар и в самом деле предстал перед его глазами богато облицованным, а синий цвет изразцов, путь и запылился, однако с годами не померк и был столь же ярок и сочен, будто эту плитку мастер положил только вчера.

Вслед за этим первым воспоминанием всплыли перед глазами Масуда и другие картины удивительного далекого Самарканда. Пусть и на краткий миг, но Масуд, оставаясь телом в нескольких днях пути от него, смог еще раз разглядеть улицу мавзолеев так же близко, как если бы его ноги шествовали по ее плиткам в сию минуту.

Мазар Мохаммеда Кусама окружали другие мавзолеи. Здесь было тесно: каждый владелец хотел, чтобы его гробница стояла как можно ближе к месту упокоения святого. Больше других повезло трем мавзолеям: это Туман-ака – комплекс жены Тимура, Ходжа Ахмад – мавзолей великого имама, давшего миру сотню мудрых толкований на бессмертные Сунны, и мавзолей «девушки, умершей в целомудрии». О ней известно только, что она умерла в 1360 году. Сколько ни старались проводники по древним тайным тропам города, но и они об этой девушке ничего узнать не смогли.

Масуд отвлекся от рассказа Надира. Однако тот все продолжал свое повествование, выявляя и немалые знания, и поистине огромную любовь – так мать может часами повествовать о проделках первенца, ежеминутно заливаясь веселым смехом, пусть даже никто из слушателей не видит в этих самых проделках ничего смешного.

– Очень красив, о странник, мавзолей Туман-ака. Изразцы и мозаика его – вершина искусства той эпохи, дней правления грозного хромца Тимура. Портал – богатый, чистых красок мозаичный ковер, в рисунке которого переплетаются цветы, ветви и надписи. Он не голубой, как другие, а скорее фиолетовый и потому еще более выделяется в мире, где царят лишь два цвета: охра – песок и голубой – небо.

Немного скромнее мавзолей Эмира Бурундука – одного из сподвижников Тимура-хромца. Военачальник сильно разбогател в походах, но потомки его, возможно, не посмели выстроить мавзолей лучше, чем у членов царской семьи, а может, просто приберегли деньги для себя, живых и нуждающихся в куда большем, чем умерший предок.

Масуд кивал. Да, он помнил тот путь так, как если бы проходил по нему именно сейчас. И потому позволил себе продолжить рассказ умолкшего Надира.

– Чем ниже спускаешься по улице-лестнице, на которой никто никогда не жил, тем изысканнее становятся формы мавзолеев, тоньше узоры изразцов, хотя при этом часто теряется чистота, лаконичность и благородство линий – меняется время, меняются вкусы и мода. Мавзолеи в нижней части улицы воздвигнуты уже через столетие после смерти Тимура. Зодчие, думаю, могут часами говорить о тонкостях и хитростях этих неповторимых строений, что переживают века столь же легко, как мы переживаем минуты. Однако когда я, грешный, был там, меня волновала другая мысль: прихотью судьбы объединены здесь гробницы более чем разных людей – от царицы до воина, муллы и «девушки, умершей в целомудрии». И все-таки из всех мавзолеев выше тот, что построен внизу, почти в конце улицы – мавзолей Казы-заде Руми, ученого, знатока звезд и законов, что этими звездами движут.

О, теперь уже Надир, неутомимый рассказчик и мудрый проводник караванов, с интересом взглянул на Масуда. Ибо сколь ты много ни знаешь о мире, тебя всегда порадует даже малая толика нового, обогащающего твою сокровищницу мудрости.

– Руми был другом и соратником Улугбека. Он не нажил за свою жизнь ни богатства, ни земель, не принадлежал он и к знатному роду. Но это был величайший математик и астроном, и потому Улугбек, ученый-повелитель, почитающий того, кто добывает знания, наравне с проявляющим воинскую доблесть, соорудил усыпальницу Руми рядом с мавзолеями ханов и цариц и сделал ее самую малость, но выше. Вот так и оказалось, что лучший мавзолей принадлежит ученому, мудрецу – человеку, богатому лишь собственными знаниями, который был куда ближе тем, кто чертил планы гробниц и мечетей, чем тем, кто похоронен в этих самых гробницах и мечетях.

Утих ветерок, и без того почти не беспокоивший путников. Уснуло, казалось, все вокруг в этот полуночный час. Не спал лишь Масуд, вновь вспоминая Шахи-Зинда, что идет через века и не склоняет головы перед всесильным временем. Ибо он, Шахи-Зинда, хорош отовсюду: и с вершины холма, откуда видны две цепочки голубых куполов, и снизу, когда за аркой открывается горящая яркими изразцами порталов улица, и издали, ибо тогда он кажется приснившейся страницей чудесных сказок, удивляя буйством фантазии и богатством красок.

О, если бы всегда засыпать, вспоминая сказку, и просыпаться в ожидании чуда!

Воистину нет воспоминаний слаще, чем воспоминания о прекрасном. Особенно для тех, чей разум остер, как клинок, а память огромна, как океан. Странствование с караваном продолжалось, чудеса множились и множились, ложась неощутимым сладким грузом на память, дабы воскреснуть словами в какой-нибудь миг, когда в каждом из них возникнет нужда.

Много дней прошло с того привала, когда Надир и Масуд вместе вспоминали прекрасный Самарканд, лишь предчувствуя новую встречу с этим городом-чудом. Сейчас же бóльшая часть Лазуритового пути была уже пройдена. Там, впереди, лежал Дуньхуан – город столь же удивительный, сколь и прекрасный в своей неповторимости.

Здесь Лазуритовый путь и Великая Тропа Шелка, сплетясь на полуночи, вновь разделялись. И здесь Масуд, хранимый Аллахом, должен был принять решение, куда дальше ему держать путь: на восход, к землям у самого океана, где царствуют иные верования, или на полудень, где раджи и магараджи делят огромную и прекрасную страну на крошечные королевства и княжества, сражаясь, как обезумевшие львы.