Имортист - Юрий Никитин

Но есть странное утешение, даже опора, а вместе с тем ивеликая мудрость, что однажды Бог избрал для создания партии, очень схожей поструктуре с имортистами, самый жалкий и рабский народ, какой только мог найтина всем белом свете! Они даже не пытались изменить свою рабскую жизнь,прозябали, не желали свободы, где пришлось бы самим решать что-то в жизни,трусили от одной мысли, что придется самим что-то решать, за них все решалинадсмотрщики… «Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощноемира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незаметное мира и уничиженное иничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того,чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом».

Это пример того, что к вершинам можно подниматься из самогодна, а Россия, как ни плюй в нее с позиций русского интеллигента, –все-таки еще не дно, далеко не дно. Пример создания из жалких, ленивых итрусливых рабов сильной партии – повторяемый, настойчивый. Пример не случайный,ибо нам всегда мешают то Фаберже, то солнечные пятна, то неблагоприятные числав лунном календаре древних майя.

Не однажды эта новообразованная партия пыталась отказатьсяот тяжелого строительства коммунизма и вернуться к прежней ленивой жизниобщечеловеков с их культом расслабления, кайфа, чревоугодия и траханья всего,что попадется. Моисей ярился, что люди снова и снова обращаются к самым разнымбогам, что обещают жисть полегче. «И сказал Господь Моисею: возьми всехначальников народа и повесь их Господу перед солнцем… и сказал Моисей судьям Израилевым:убейте каждый людей своих, прилепившихся к Ваал– Фегору»…

Ладно, виселицу мы уже поставили. Милиция получила большеправ, правда, пока негласно, в правилах еще нет, но уже с человеческой грязьюможно не церемониться…

Я стоял посреди каменистой пустыни, в сторонке двигалосьогромное стадо овец, моих овец, все откормленные, жирные, сытые, но страх иотчаяние переполняли мою грудь, ноги дрожали, я едва сумел пролепетать всмертельном ужасе:

– Господи!.. Но почему я?..

Голос из огненного куста прогремел с такой мощью, словно сомной говорила сама небесная твердь:

– Потому что я избрал тебя!

Я вскрикнул еще жалобнее:

– Кто я, чтобы мне идти к фараону?

– Я буду с тобой, – прогрохотал нечеловеческийголос. – Иди!

Я пошатнулся, чувства не могут вместить присутствиевселенских сил, но я собрался с силами и возразил:

– Господи! Человек я не речистый, и таков был и вчера итретьего дня, и когда Ты начал говорить, я тяжело говорю и косноязычен.

Голос прогрохотал еще объемнее, теперь со мной говорилонебо, земля, вся Вселенная, меня объял ужас, а в череп били тяжелые неумолимыеслова:

– Кто дал уста человеку? Кто делает немым, или глухим, илизрячим, или слепым? Не я ли? Итак, пойди; и я буду при устах твоих и научутебя, что тебе говорить!

Я чувствовал, что возразить нечего, я ничтожно мал противисполинских сил, хотя странное дело: овцы пасутся спокойно, ни одна не убегает,даже не подняла голову, прислушиваясь, и мне становится до ужаса понятно, чтовселенский голос гремит в необъятной вселенной моей души. Меня соединяет нить сВерховным, с тем, кто все сотворил и дает нам цель, я открыл рот, закрыл, ихотя я сейчас в каменистой пустыне под чистым синим небом, а вдали виднеютсяшатры бедуинов, где меня ждет моя жена и двое здоровых красивых детей, но я все-такиеще и я, демократ и общечеловек, и я услышал собственный голос, похожий наголос упрямого осла:

– Господи! Пошли другого, кого можешь послать…

Земля вздрогнула, качнулась, пошла волнами, как будто ястоял на поверхности бескрайнего моря. Над головой оглушительно затрещало, сухои опасно, я невольно пригнулся, остерегаясь осколков камня, хотя понимал, чтоесли разломится небесная твердь, то посыплются не мелкие камешки.

Вселенский голос, что шел со всех сторон разом, прогремел свеликом гневом:

– Разве нет у тебя Аарона брата, Левитянина? Я знаю, что онможет говорить вместо тебя. Ты будешь ему говорить и влагать слова в уста его,а я буду при устах твоих и при устах его и буду учить вас, что вам делать. Ибудет говорить он вместо тебя к народу; и так он будет твоими устами, а тыбудешь ему вместо Бога. И жезл сей, что будет обращен в змея, возьми в рукутвою: им ты будешь творить знамения…

Да не хочу я нести твое слово, билась у меня в черепеневысказанная мысль, я же не дурак, я же знаю, что это такое, быть оплеваннымне только со стороны дураков… о, если бы только дураки!.. но и умные не поймут,будут хохотать и крутить пальцем у виска. У меня есть жена и дети, естьсоседка, к которой хожу тайком от жены, есть две дочери соседа с той стороны реки,обе улыбаются так многозначительно, что моя кровь в чреслах кипит, я в мысляхчто только с ними не проделал… И вот все это бросить, идти с твоим словом,терпеть насмешки, что в наше время хуже, чем проклятия?

Сердце колотилось все сильнее, ужас и отчаяние нахлынули стакой силой, что меня выбросило в другой мир, где я скорчился на постели, дрожаи всхлипывая, на теле холодный пот, хотя ночи теплые.

В комнате чернота, а за окном свет уличных фонарей,донеслись звуки встревоженной сигнализации, но вскоре оборвалось, такэлектроника реагирует на запрыгнувшую на капот кошку.

– Да что у меня за видения, – проговорил я состоном. – Жуть какая… Уже и забыл, когда это голые бабы снились…

Закутался получше, подтянул колени к подбородку. Вразгоряченный мозг пришла успокоительная мысль, что на днях что-то видел пожвачнику, не то боевик на тему бегства из Египта, там классный супермен в ролиМоисея, как раз дядюшка Арнольд по возрасту созрел для такой роли, этот Моисейвсех крушил и ломал о колено голыми руками, а на другом канале распиналиХриста, а он пел и плясал в стиле панк-фак…

Прозвенел будильник, я похлопал ладонью, пытаясь приглушить,но звук не прекращался, пришлось открыть глаза. Господи, да это моя роднаякомната, вон компьютер, вон картина прямо над столом…

Не увиливай, сказал я своему подсознанию. Я – имортист! Отэтого уже никуда не деться. Я имортист, я призванный, я сказал словоОткровения, оно разошлось по Интернету, и вот я уже президент огромной страны.А кому много дано, с того много и спрашивается, чмо.

Я поспешно встал, раздираясь между жаждой немедленно влупитьпо чашечке, а лучше – чашище крепкого горячего кофе, и необходимостью занятьсягимнастикой: пора, друг, пора, животик не просто выпирает, но уже через ременьноровит, норовит. Пока что хожу, подтягивая мышцами. Но когда устаю илизабываю, то выдвигается, словно поршень.

Все-таки выбрел на кухню, щелчок на электрочайнике, покавода закипит, я успею хотя бы десяток-другой понагибаться, главное – начать, ненужно надрываться, иначе мышцы живота неделю болеть будут с непривычки. И чашкузаранее приготовлю, заодно и сахарницу с ложечкой… нет, эта вот вместительнее,хоть тоже чайная… Почему обязательно чайная, а нет кофейных?