Храм Согласия - Вацлав Михальский

– Я так и сделаю, – пообещала Мария.

В связи с хлопотами по покупке дома для Николь, Клодин и доктора Франсуа Мария задержалась в Марселе на неделю. Она могла бы задержаться и дольше, но из Тунизии уже требовали двухмоторный губернаторский самолет для генерала, назначенного на место Шарля, да и Антуан утомился сидеть без дела. Вылетая в Марсель, Мария взяла с собой значительные наличные cpeдства, и это помогло облегчить ход всех дел и формальностей. Мария умела давать взятки с такой легкостью, что самые трусливые бюрократы-мздоимцы не опасались брать их у нее и делали за пятнадцать минут то, на что теоретически отводился месяц. В связи с твердым решением Николь не возвращаться в Тунизию ею была подписана нотариально заверенная генеральная доверенность – поручение Мари Мерзловска вести все ее дела в Тунизии и распоряжаться по своему усмотрению всем ее движимым и недвижимым имуществом.

Перед отлетом Марии в Тунизию доктор Франсуа передал ей для нового начальства прошение об отставке. Он мотивировал его как своим нездоровьем, так и необходимостью присматривать за вдовой Шарля, сейчас особенно “остро нуждающейся в медицинской помощи”. Больше всего поручений поступило от Клодин. Она передала Марии четыре страницы, исписанные мелким почерком и содержащие сто семнадцать пунктов. Там была полная информация о том, где висит ее одежда и сколько вещей, поштучно; где и какая у нее косметика и сколько поштучно и т.д. и т.п. Особенно умилил Марию пункт насчет “маленькой зелененькой кастрюльки”, которую надо бы привезти в Марсель, вызволить из Тунизии… “в ней так удобно кипятить папильотки”*

* П а п и л ь о т к и (от франц. papillotes) – в данном случае маленькие резиновые трубки, залитые воском и запаянные с обеих сторон. При кипячении расплавленный воск надолго делал эти резинки горячими, и на них было очень хорошо завивать пряди волос.

Подняв с пола узенькой комнатушки пражской больницы для бедных медицинскую карточку Марии Галушко, Александра мгновенно и навсегда поверила, что это карточка ее старшей сестры Марии Мерзловской.

“Но почему Галушко?!”

Проворно расстегнув гимнастерку, Александра спрятала небольшой листок тонкого картона у себя на груди. И с этой минуты у нее началась как бы другая жизнь. Раньше у Александры был один человек, без вести пропавший из ее жизни, а теперь она точно знала, что где-то на земле есть и сестра Мария. Теперь она уверилась: Мария была в Праге а значит, их жизненные пути пересеклись в пространстве земного Мира.

“Может быть, она и сейчас в Праге? А вдруг я найду ее здесь?” – От этой внезапной мысли у Александры похолодело под ложечкой и по спине побежали мурашки. В долю минуты в ее сознании пронеслись слова мамы о том, какая у них “Маруся атаманша”; с мамой “дворницкая” с окном в потолке и голубой трубою парового отопления вдоль стены; и ларь с книгами; и черная воронка от тяжелой авиационной бомбы с прилепившимися внутри нее фотографиями, остановившими мгновения ее недолгого счастья с Адамом. “Черная воронка, в которой он сгинул навсегда? Нет, этого не может быть! Адам где-то здесь, на земле. Он просто пропал без вести, однако придет время, и я дождусь от него вести. Ведь Мария подала сейчас весточку – вот она, на груди, у сердца…”.

Александра собралась с духом, сделала шаг, чтобы выйти из архива, но тут косой предзакатный луч ударил в давно не мытое окошко и осветил узкое пространство между стеллажами так ярко, что стала видна каждая паутинка в проеме окна, каждая выбоина на зашарканном полу, а пыльные картонки и папки словно покрылись легкой позолотой. На всю жизнь такой и запомнила она эту комнатку, озаренную солнцем, будто добрым предзнаменованием.

Среди рабочих чехов нашелся плотник. Откуда-то взялся и навесной замок. Закрыв комнатку архива, Александра передала ключи Папикову.

– Спасибо. Потом опечатаем честь честью, – сказал Папиков. – О-о, что это вы такая бледная, Саша? Выйдите на воздух, передохните.

Александра послушно вышла из помещения, успев с улыбкой подумать о том, что Папиков впервые назвал ее по-свойски, по-домашнему, Сашей, значит, война действительно закончилась.

Во дворе чешские рабочие быстро и умело сколачивали из деревянных брусьев и досок летний барак для медицинского персонала госпиталя. Пахло свежими стружками. Александра обожала этот мирный запах – он был из тех, что укрепляют в человеке надежды на перемены к лучшему.

Нежно-розовым облачком цвело в дальнем углу двора невысокое миндальное дерево. Александра подошла к миндалю, прикоснулась к одной из его облепленных цветками веток, как к лицу своей старшей сестры, и тихо сказала:

– Я найду тебя, Маруся…

С тех пор, когда она думала о Марии, ей всякий раз вспоминалось миндальное дерево в цвету во дворе пражской больницы для бедных.

Чехи не успели построить барак до темноты. Госпитальные разбили палатки, выставили караул и устроились на ночлег. “Старая” медсестра Наташа и еще две женщины заснули быстро, а Александра долго смотрела в брезентовый потолок, слушала дыхание сослуживиц и то воображала, какой должна быть Мария, то вспоминала маму и Москву, то думала об Адаме. Марию она представляла себе очень похожей на маму, только лицо сестры все время как бы ускользало из фокуса, и она ни разу так и не разглядела его четко, а только абрис, словно сквозь дымку.

Когда Александру, наконец, сморило, она спала без сновидений. А поутру проснулась от стука молотков чешских рабочих, принявшихся за дело с зарей. Она встала ото сна бодрая, полная сил и, чего не бывало с ней в последние годы, радостная.

– Первый раз вижу, чтоб ты улыбалась на все тридцать два, – сказала ей Наташа за ранним завтраком во дворе больницы. – Сон, что ли, хороший приснился?

– А чего мне не улыбаться? – вопросом на вопрос отвечала ей Александра и теперь уже осознанно широко улыбнулась. – Войне конец. Миндаль цветет. Дом скоро для нас построят. А пшенка как вкусно пахнет! А кофе без цикория!

После завтрака Ираклий Соломонович Горшков пригнал два новеньких американских “виллиса”, которые он “виципил” у начальника тыла армии.

– Ай, молодец, Ираклий Соломонович! – восхитился “виллисами” Папиков. – Водители, надеюсь, наши?

– Наши! – счастливый от похвалы глубоко уважаемого им человека, звонко отчеканил полковник Горшков.

– Тогда садимся и поехали в город.

– На одном? – спросил Горшков.

– Зачем же двум полковникам ехать на одной машине? Несолидно! – лукаво отвечал Папиков. – А еще я возьму моих сестричек.

Скоро Александра и “старая” Наташа предстали пред печальные очи своего любимого начальника.

– Мы должны найти университет, – сказал Папиков. – Он существует с четырнадцатого века, и до войны в нем было пять медицинских факультетов. Перед войной университет закрыли, но сейчас там уже должны быть люди. При ожидаемом потоке нам будет некуда класть раненых. А в университете наверняка много места, да и хорошие врачи могут быть, не все ведь убежали с немцами. А остальное, я уверен, решит полковник Горшков. Решите?