Британские СС - Лен Дейтон

Но Дуглас вежливо отказался:

– Нам недалеко. И мне сейчас будет полезно немного проветриться.

Уходить он не спешил – боялся, что солдаты начнут рукоприкладство. Стоял в углу школьного двора и наблюдал, как группы арестованных грузят в машины. Там его и нашел Джимми Данн. Лицо молодого констебля раскраснелось, он тяжело дышал от быстрого бега.

– Ничего нет! – выпалил он, утирая пот со лба. – Ни протеза, ни камеры. Ящик пуст.

– Вы уверены?

– Еще бы! Он даже не потрудился стол обратно задвинуть. Наверняка успел все забрать, пока мы в Скотленд-Ярд звонили.

– Надо же, какое совпадение, – ядовито проговорил Дуглас.

Джимми уставился на него с непониманием.

– Это в смысле… – медленно начал он. – Вы же не думаете, что его предупредил кто-то из наших?

– Знать бы, – вздохнул Дуглас. – Что ж, по крайней мере, пользоваться этой рукой все еще нельзя. – Он на всякий случай нащупал в кармане жилета потерянную Споудом деталь. – Это ведь стандартный протез, какие государство предоставляет жертвам войны?

– Похоже на то.

– Значит, чтобы получить его, наш Споуд должен был назвать свое настоящее имя. В министерстве все сверяют со своими архивами. У военных спрашивают звание и номер части, у гражданских – документ с места работы, и у всех обязательно – имя. Свяжитесь с министерством, выясните, что на него есть. И если он обратится к ним за деталью, пусть сообщат мне сразу – прежде чем дадут ему ответ.

– Вряд ли он рискнет, – предположил Данн. – Слишком опасно.

– Да, это слишком опасно, – согласился Дуглас. – Как и вояж в свою только что обысканную квартиру с полицией на хвосте. Нет, этому типу очень нужна рука, он на многое пойдет, чтобы ее починить.

Тут Дуглас снова заметил сына и пошел к нему. Процедура массового ареста меж тем развернулась в полном масштабе. Поперек двора выстроились раскладные столы, вовсю трещали пишущие машинки. Не только люди, но и все изъятые книги, папки – все до последней бумажки подвергалось тщательному документированию, и списки отправляли на подпись офицеру, ответственному за проведение операции. На лицах солдат явственно читалась скука. Они прекрасно знали, что это нудное и трудоемкое мероприятие, как и десятки подобных, не принесет никаких результатов, и главная его цель – дать населению понять, что любое противодействие нацистам приносит массу неудобств всем попавшим в зону поражения вне зависимости от степени вовлеченности.

Учителя в кузовах грузовиков уже не прятали беспокойство под стоическими улыбками. Многие высматривали, нет ли за оградой школы кого-то из друзей и родных, но солдаты жестко разгоняли всех зевак. Один из арестованных старшеклассников утирал слезы, и педагог негромко говорил ему что-то утешительное. Еще один, седовласый человек в очках с погнутой оправой, подмигнул парню и запел тонким надтреснутым голосом:

– Если весело живется, делай «хлоп»!

И он хлопнул в ладоши. На школьном дворе царила тишина, как на параде, так что пронзительное пение и одинокий хлопок прозвучали очень громко. И тут же кто-то подтянул:

– Если весело живется, делай «хлоп»!

Еще десяток пар рук хлопнули в ладоши. Заплаканный парень тоже стал подпевать. Немцы подняли головы от бумаг, посмотрели в сторону начальства в ожидании приказа вмешаться, и когда такового не последовало, продолжили работу.

– Если весело живется, мы друг другу улыбнемся! Если весело живется, делай «хлоп»!

Теперь распевали уже все арестованные.

– Выезжайте! – крикнул Хут.

Взревели моторы, и один за одним грузовики стали выкатываться со школьного двора под хор голосов – нестройных, дрожащих, напуганных, но все равно не сдающихся, и эта простенькая детская песня вселяла надежду в сердце каждого англичанина на пути автоколонны.

Колонна уже ехала в сторону Эджвер-роуд, однако до ушей Дугласа до сих пор доносились удары ног по днищам грузовиков. Он взял сына за руку – схватился за нее, как утопающий за соломинку. До этого момента ему удавалось работать с немцами без явных внутренних конфликтов. Все-таки он выполнял свои обязанности, ловил убийц, и у него не было причин для угрызений совести. Но постепенно, очень медленно, как в ночном кошмаре, его начинало затягивать в какую-то бездонную черную воронку. И выхода у него не было. По новым правилам уволиться из полиции стало невозможно. Те же, кто пытался, фактически оказывались под забором, без продуктовых карточек и разрешения на любую работу.

– Пап, больно, – сказал Дугги.

Дуглас извинился и разжал пальцы. Хотел бы он знать, осуждает ли его сын – с той немилосердной беспристрастностью, с какой все мы рано или поздно смотрим на своих отцов.

В квартале Мэрилебон они проходили мимо торговца жареной репой. Дугги остановился у прилавка поглядеть, как шкворчат в масле маленькие желтые ломтики. Дуглас, конечно, полез за кошельком – жареная репа была сытная, восхитительно горячая и продавалась не по карточкам, всего два пенса за небольшой кулек. Старик за прилавком протянул Дугги порцию, подбросив в нее лишний кусочек.

– Не забудь сказать «спасибо», Дугги, – машинально напомнил Дуглас.

– Не волнуйтесь, мистер Арчер, у вас такой вежливый мальчик, – сказал старик.

Дуглас слегка растерялся, и тут сын подергал его за рукав.

– Пап, ну это же мистер Сэмюэльс! Ты что, не помнишь?

И Дуглас узнал в человеке за прилавком уличного киоска владельца «Ресторана и чайной Сэмюэльса», модного вест-эндского заведения, куда нарядно одетая публика ходила пообщаться и отведать вкуснейшую выпечку и пирожные. Разумеется, так было до войны. Теперь в этом здании располагался солдатский клуб. Лишившись дела своей жизни, Сэмюэльс постарел и высох, глаза смотрели из глубоко впалых глазниц. Его невозможно было узнать, а ведь до войны Дуглас часто водил молодую жену и сына в его ресторан полакомиться пирожными.

– Я в последнее время такой рассеянный, – виновато проговорил Дуглас. – Можно и мне кулечек? Выглядит очень аппетитно.

Сэмюэльс зачерпнул лопаткой горсть теплых ломтиков, насыпал репу в кулек и аккуратно скрутил, чтобы не остывала. Дуглас протянул ему банкноту в один фунт.

– У меня не будет сдачи, мистер Арчер. Прошу прощения.

– Ничего, как-нибудь в другой раз отдадите.

– Нет, я так не могу… – запротестовал было Сэмюэльс, но все же взял деньги, благодарно взглянув на Дугласа.

Когда он, пряча банкноту, рылся в складках надетых под пальто свитеров, Дуглас заметил нашитую звезду, вырезанную из желтой ткани.

– Ваш мальчик всегда со мной здоровается, – проговорил Сэмюэльс так, словно это было что-то выдающееся.