Кит на пляже - Винко Мёдерндорфер

Утром я не пошла в школу на час раньше. А зачем? Не имеет смысла.

– Тебя отвезти? – спрашивает папа.

Это первое, что он утром сказал. Потом долго-долго стояла полная тишина. Скорее всего, из-за вчерашних гостей. Обычно он много говорит. Особенно утром. Он тогда в хорошем настроении. Он думает, что это его обязанность – следить, чтобы у всех было хорошее настроение. Мама как раз утром больше молчит. Должно пройти много времени, прежде чем она произнесёт что-то развёрнутое. К полудню уже, может быть. Папа говорит: «Ну, она такая. Одни с утра сразу в хорошем настроении, другим нужно побольше времени». Игорю тоже нужно побольше времени. Скорее всего, потому что он каждый раз с большим трудом просыпается. Такие дети могут ходить, стоять и при этом спать с открытыми глазами.

– Так чего, мы тебя отвезём? – спрашивает он снова, уже после третьей чашки кофе. В первый раз я ничего не ответила. Думала, не поехать ли на велосипеде, и что будет, если папа меня подвезёт, и что за этим последует.

– Мы тебя запросто можем отвезти. Я сначала высажу тебя, а потом Игоря. Зачем тебе по такому холоду ездить на велосипеде. А сегодня, – он идёт к холодильнику, где под магнитиком в форме сердца висит расписание моих дополнительных занятий, – сегодня у тебя только… – он водит пальцем по бумажке, – только йога в семь. Ага, я могу тебя отвезти и потом заехать за тобой. – У него явно уже развязался язык.

– Не, – говорю я, – я сама приду домой.

– А, точно! Твои одноклассники же говорили, что тоже живут рядом, в нескольких кварталах отсюда. То есть вам вместе идти. Отлично! – с деланым энтузиазмом говорит папа. – Я больше всего люблю вспоминать, как мы с одноклассниками вместе ходили домой после школы. Чего мы только не делали! Иногда путь до дома занимал аж несколько часов. Это мои лучшие воспоминания!

Игорь неподвижно сидит на стуле. Я положила на его тарелку только что испечённую вафлю. Он их очень любит. Но сегодня он только глядит в тарелку, и всё.

– Ну так что, поедешь с нами? – снова спрашивает папа.

Я киваю.

– Спасибо за лаконичный ответ, – иронизирует он.

Я мажу вафлю Игоря тонким слоем мёда. Это он тоже любит, хотя много сладкого ему нельзя. У него сахарный диабет. У таких детей часто бывает диабет или проблемы с сердцем. У Игоря, собственно, и то, и другое. Он смотрит на меня своими маленькими глазками и говорит:

– Ты ругалась.

Не забыл. Иногда он всё забывает, иногда запоминает кучу всякой ерунды.

– Не ругалась, – отвечаю я и гляжу на часы. – Пошли, а то опоздаем.

– Придурок, – говорит Игорь и повторяет несколько раз: – Придурок, придурок, придурок, – всё менее отчетливо. Не забыл. Поэтому он сегодня в таком настроении. Я всегда думала, что он не очень понимает, что это слово значит. Но, видимо, понимает.

Я одеваюсь; мама медленно спускается по лестнице. Когда я говорю ей: «Доброе утро!» – она только кивает; глаза у неё заспанные. «Как вы с Игорем похожи!» – думаю я. Физически Игорь, конечно, ни на кого не похож, но, когда я смотрю, как мама, заспанная, как будто во сне, передвигается по столовой, а Игорь с отсутствующим видом сидит за столом, они кажутся дико похожими. Одинаковыми. Как два человека, которые ходят во сне. Которые сами не понимают, спят они или бодрствуют.

– Пошли! – говорю я на этот раз более энергично. – Если немедленно не выходим, я поеду на велосипеде.

– А позавтракать? – спрашивает мама, хотя видит, что вафли на столе и вся кухня пахнет готовкой. Как Игорь. Очередное сходство.

– Ника уже всё приготовила, – говорит папа с мягким укором в голосе.

– Молодец, – хвалит меня мама. – Знаешь, Ника… – она начинает неловко подбирать слова, – ты прекрасная девочка. Я очень тобой горжусь, только…

Я закатываю глаза. Что за ужас!

– Мама, я тебя умоляю! Почему обязательно должно быть какое-нибудь «только»!

Мама упорно продолжает:

– Я иногда не знаю, что сделать. Но вчера я постаралась. Вот твои одноклассники приходили…

– Я их не приглашала! – кричу я.

– Ты им не сказала, – говорит она и смотрит прямо мне в глаза. – Об этом надо поговорить.

– Я опоздаю, – перебиваю я. – Вы хотите, чтобы я опоздала в школу и получила двойку за прогул?

Угроза, что я опоздаю на занятия и что-то пойдёт не так, действует. Мама садится – плюхается – за стол, как люди, усталые от долгого похода, валятся на постель, кладут голову на подушку и закрывают глаза.

– Пошли пописаем! – говорит папа и ведёт Игоря в ванную. Игорь вообще умеет ходить в туалет, его научили ещё в той школе, во Франции, но утром лучше, если с ним кто-нибудь будет. Когда он заспанный и рассеянный, как мама, он может описаться, и поэтому папа идёт с ним в туалет.

Я жду их снаружи, у машины. Холодно. Действительно, на велосипеде я бы сегодня страшно замерзла. Гляжу в сторону дома. Вижу, что мама вошла в свой так называемый зал, села на диван и с отсутствующим видом смотрит перед собой, даже не поворачиваясь в сторону двора, хотя я точно знаю, что она меня видит. Не может быть, чтобы не видела.

Из двери выходят папа и Игорь. Папа держит Игоря за руку, пока они по ступенькам спускаются к гаражу. Папе сорок пять, а десятилетнего сына он поддерживает, как дряхлого старичка. И сейчас мы все вместе поедем в школу. Я впервые не испытываю по этому поводу никакой радости. Школа всегда была лучшей частью моего дня. И кружки, и курсы. А сегодня я не хочу туда идти. Мне страшно.

В машине мы молчим.

Мы с Игорем сидим на заднем сиденье. Он постепенно просыпается. Водит пальцем по стеклу и показывает на автомобили, велосипедистов, пешеходов… А я думаю о своём классе, об Алексе, о Петре, которая во всём виновата. Это она их притащила; её больше всего раздражало, что она не знает, где я живу. Я бы давно уже могла им сказать, мы несколько раз уже могли все вместе дойти до нашего дома, но я всё откладывала это. Мне ещё потому было неловко, что мы живём в большом доме, а почти все остальные – в маленьких квартирах. Наверное.

Мы доезжаем до школы. Уже поздно, поэтому перед главным входом свободно. Я втайне надеялась, что перед школой окажется много других автомобилей и папе придётся остановиться на углу, далеко от всех. Но нет. Как нарочно, никого нет. Мы подъезжаем к главному входу, как английская королева к парламенту. У всех на глазах. Перед входом толпятся ученики. Я вижу Петру и Алекса. Петра сегодня принарядилась; я издалека ещё вижу, что она накрашена. Матевж и Милан тоже там. В кармане у меня подаёт голос телефон. Барбка меня увидела. Я её тоже. Она стоит рядом с Петрой и смотрит на меня. Теперь к нашей машине поворачиваются и Петра, и Алекс, и все остальные. У меня полное ощущение, что вся школа уставилась на нас.

Я поскорее выхожу. Папа что-то говорит мне вслед.

– Я тороплюсь! – бормочу я, огибаю машину и бегу к школе, и тут за моей спиной раздаётся страшноватый гортанный голос, как будто кит умирает на пляже: «Ника-а-а-а-а! Ни-и-и-и-ика-а-а-а-а! Ни-и-и-ика-а-а-а-а-а!»