Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941-1944 - Нури Халилов

В нашем выездном военкомате мы часто устраивали танцы, концерты, молодежь охотно к нам тянулась. Успели создать прекрасный музыкальный ансамбль, даже скрипка у нас была. Длилось это почти месяц, а потом нас отозвали назад, в полк. Закончилась наша воля и приятное времяпровождение.

В десятых числах июня 1941 года прошел слух, что скоро мы выступим к государственной границе. Наш полковой художник на большом полотне рисовал карту границы. Когда работа уже была почти выполнена, политрук Иванов, внимательно рассмотрев карту, неожиданно сказал: «Нарисуй еще куст, под которым останется твоя голова». Мы удивленно спросили, почему он так говорит. Он ответил: «Будет война. Вряд ли кто из нас останется в живых».

12 июня 1941 года я зашел в парикмахерскую на территории части. В кресле сидел комиссар полка Ракитин. Он стригся наголо под машинку. Потом солдаты мне объяснили, что комиссар маскируется под рядового на случай, если попадет в плен. Говорили, что фашисты комиссаров и политруков будут расстреливать на месте, солдат же брать в плен. Все это нам рассказывало местное население. Мы знали, что жители свободно слушают немецкое радио.

14 июня 1941 года нам приказали готовиться к выходу к границе. 17 июня все наши новенькие полуторки перевезли полк севернее Бреста к демаркационной линии у реки Северный Буг. На той стороне были хорошо видны фашисты. 18–19 июня мы расположились в лесочке. Установили палатки. Я оставался в Слониме один, так как должен был подобрать литературу, которая будет нужна в усло виях войны, а 19-го за мной придет машина.

Я пошел в городскую фотографию, чтобы забрать свои фотокарточки на кандидатский билет члена ВКП(б). В фотосалоне встретил красивую женщину, это была жена командира роты Галя Гоголь. Пока фотограф заходил в темную лабораторию, чтобы проявить пленку и печатать фотографии, мы с Галей обнимались, целовались. Потом мы вместе пошли в казармы, где раньше стоял полк. Там и расстались.

18 июня последний день и последняя ночь моего пребывания в Жировичах. Поздно вечером прибыла машина ЗИС-5. Мои грузы были упакованы в снарядные ящики. Наутро я должен был выехать к границе, в свой полк. Поздно вечером я поднялся в чулан, в котором ночевал, долго не мог заснуть, думал о прошлом, о будущем.

Все дороги для меня были открыты. Только недавно я вернулся из Минска, где был делегатом комсомольской конференции нашей 10-й армии, которая проходила во дворце Красной армии. Меня рекомендовали в Военно-педагогическую академию, и надо было готовиться к вступительным экзаменам. Для этого надо было стать кандидатом в члены ВКП(б), иметь высшее образование, трехлетний пропагандистский опыт. Всем этим требованиям я уже соответствовал. Учиться предстояло в Ленинграде, куда я должен был выехать уже в августе этого года. Военно-педагогическую академию только собирались открыть, и мы должны были стать ее первыми слушателями. Потом – работа педагогом в военных училищах или даже в академиях. Рекомендации для вступления в партию мне дал инструктор пропаганды полка Врадий, а также мои земляки – председатель и парторг суинджинского колхоза. Об этом их попросил отец, который и переслал мне рекомендации.

Рано утром 20 июня мы выехали в расположение полка. Двигались почему-то все время по лесным дорогам. Везде я видел большие базы артиллерийских снарядов, склады продовольствия, боеприпасов, ящики с патронами, с винтовками. Наша армия готовилась к чему-то очень серьезному. К обеду нашли полк. Наши уже успели построить палатки и организовали «летний клуб». К деревьям прикрепили большие портреты членов Политбюро, а на полотне в рамке повесили киноэкран. Мне предложили жить в палатке начальника клуба Москаленко, поскольку я был его заместителем. В нашу клубную команду входили: радист Ставрунов, киномеханик Ярошевский, шофер Хренов, художник Иванов и два моих библиотекаря Баркан и Шехтер.

Вечером крутили кинокартину «Мужество», в которой рассказывалось о советском летчике и афганском шпионе. На следующий день, 21 июня ходили слухи, что в лесах полно шпионов. В деревнях они ходят открыто, переодевшись в форму советских милиционеров. Говорили, что они уже заняли почту, телеграф и берут на учет всех советских активистов.

Нашу дивизию построили, и с речью выступил командующий нашей 10-й армией генерал-полковник Павлов[86].

Сказал он следующие слова: «Не паникуйте, что будет война. Никакой войны не будет!.. Вашу мать! Я сейчас проверяю готовность своих войск. Сначала проверил свою артиллерию, потом танковые войска, а теперь проверяю вас, мотопехоту. Потом проверю авиацию. Если будете паниковать, то дам команду пешком прогнать вас до Минска и обратно! Так и знайте!»

До границы было всего 3 километра. Мы даже видели немцев. Они брились, пили кофе… Все было тихо.

После показа кинокартины в лесном кинозале (все то же «Мужество», но уже для других подразделений), как обычно, был дан отбой. Легли спать с начальником клуба в двухместной палатке. В 3 часа ночи нас разбудил дежурный по полку и приказал убрать с летнего клуба портреты вождей (Сталина, Берии, Молотова, Кагановича и др.) и сжечь их. Мы не поверили своим ушам и опять легли спать. Дежурный снова пришел. Стал кричать и даже хотел расстрелять Москаленко за невыполнение приказа. Мы быстро встали. Собрали солдат, сняли с деревьев летнего клуба метровые портреты вождей, бросили их в ямы, накрыли сверху ветками и листьями, но сжечь побоялись. Снова легли, но спать уже не пришлось. В 3 часа 45 минут началась бомбежка Бреста. Мы поднялись. К нам пришел инструктор пропаганды майор Врадий и сказал, что началась война. Мы с Врадием поднялись на бугорок и увидели, как горел Брест, другие населенные пункты, деревни, городки, казармы.

Полк подняли по тревоге. Всем выдали новое обмундирование, дали покушать. Все старшие командиры куда-то ушли. Осталось только несколько лейтенантов.

Немцы походным маршем по шоссейным дорогам двигались в сторону Минска. Мы остались незамеченными в густом лесочке. Появился комиссар полка. Он поставил меня дежурить у радиорепродуктора в клубной машине. Приказал постоянно слушать Москву и записывать все, что передадут. Москва передавала обычную жизнь страны: о хлопке в Узбекистане, об успехах доярок. Передачу вели дикторы Герцог и Теунова. Только в 12 часов Теунова объявила, что будет выступать министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов. Все, кто был в лагере, собрались у клубной машины. Молотов сказал, что германский фашизм вероломно напал на Советский Союз, что победа будет за нами и что мы победим.

В это время немцы уже двигались на восток. Ехали на машинах, играли на губных гармошках и пели свои песни, не встречая никакого сопротивления с нашей стороны.

Зажигательными бомбами они сжигали деревянные дома, сараи, хлеба, скирды белорусских крестьян. Уже в 6 часов утра в небе над нами появилась первая партия немецких бомбардировщиков и истребителей с крестами на крыльях. В первой группе их было 90, во второй – 60, в третьей – 30 самолетов. Летели они не быстро и низко. Считать было не трудно. Один наш зенитчик из зенитки артполка нашей дивизии сбил фашистского стервятника, но, поскольку сделал он это без приказа, его тут же расстреляли. Нам сказали, что Москва, Сталин еще не дал приказ оказывать сопротивление, чтобы не обнаруживать себя.