Стеклянный букет - Анна Иосифовна Кальма

боком. Он нагнулся к моему лицу, заметил, что я смотрю на него, и, кажется, очень обрадовался.

— Жив? — торопливо сказал он. — Можешь держать меня за шею?

Я покачал головой, и от этого движения меня словно сунули в печку.

— Брось! Все равно крышка.

Но Алька крепко обхватывает меня, взваливает к себе на спину и на четвереньках очень быстро ползет по полю. Это то самое вспаханное поле, по которому мы ползли полтора часа тому назад. Оно и тогда показалось мне бесконечным.

Вдруг желтое пламя озаряет поле, земля качается и позади нас обрушивается лавина. Алькин голос, радостный, задыхающийся, говорит:

— Готово дело!

— Что готово? — Я еще не понимаю.

— Мост готов — взлетел! — объясняет Алька, весь трепеща от радости.

Но внезапно, я чувствую, что он вздрагивает и опадает подо мной.

Он очень долго лежит неподвижно и молчит, и мне становится страшно.

— Алька! — зову я. — Алька, Цапля, что с тобой?

И опять проходит очень много времени, пока, наконец, не раздается голос Альки, далекий, словно идущий из глубокой воды.

— Ничего, — говорит он, — я скоро, я сейчас…

И он снова ползет, таща меня на спине. Мимо нас идет ночь, идет время. Своего тела я совсем не чувствую, может быть, его даже нет. Немцы продолжают палить в нас, и лучи прожекторов снова мечутся по полю. В этих лучах, совсем близко от Алькиной головы, я замечаю голые ветки кустарника. Значит, скоро свои?!

Алька не отвечает мне, он ползет и ползет. Я опять слепну, и когда, наконец, прозреваю, мне вдруг становится удивительно спокойно и удобно.

Светает. Подо мной уже не спина Альки, а зеленые носилки, и мне видно лицо Сафонова, который идет рядом с санитарами.

— А где Алька? Сухонин где? — нетерпеливо спрашиваю я.

— Вон он, твой дружок. Всегда были соседями и в госпитале соседничать будете, — говорит Сафонов.

И я вижу рядом носилки, на которых несут очень бледного и серьезного Альку.

Он смотрит на меня.

— Помнишь, Алька, девиз: «Мужество побеждает все препятствия», — говорю я, радостно улыбаясь.

Нет, Алька не помнит такого девиза. Он морщит свои брови, такие хорошие черные брови, и очень старается припомнить, но не может.

— Серебряный щит, — напоминаю я. — Ну, помнишь твой серебряный щит?..

И тут Алька, видимо, вспоминает, потому что он вдруг краснеет и со своих носилок неловко протягивает мне руку.

— После налюбезничаетесь! — притворно свирепо кричит на нас Сафонов.

Но я не слушаюсь и сейчас же, сию же минуту говорю Альке, каким дорогим другом он стал для меня.

_____

3

Тетрадь Андрея Сазонова

Повесть

7 августа

Сегодня день моего рождения. В подарок от мамы я получил эту тетрадь. На вид она совсем обыкновенная, только очень толстая. Но на самом деле это не простая тетрадь: ее завещал мне папа. То есть это я говорю «завещал» потому, что папа погиб в бою у Витебска, а он просто сказал маме, когда уходил на фронт, чтобы она отдала мне тетрадь, когда мне будет двенадцать лет и я стану «сознательный». И сказал еще, что и ему в двенадцать лет мой дедушка, а его отец, подарил такую же тетрадь.

Вот папа и начал описывать в тетради свою гимназию, товарищей, разные случаи из их жизни. И получилось так интересно, что потом его тетрадь ходила по всей гимназии и один учитель даже попросил ее у папы в подарок, потому что он сочинял книгу о гимназистах и хотел у папы что-то списать.

И я тоже решил делать, как папа. Я решил записывать здесь все, что увижу или услышу. Конечно, не чепуху какую-нибудь, вроде того что Паша Воронов напутал в диктанте, а Лешу Винтика разрисовали на перемене мелком. Нет, я буду записывать только важное и то, что меня интересует. Я буду писать о наших ребятах в школе и ничего не стану сочинять: пусть все будет такое, как на самом деле.

1 сентября

Сегодня первый день ученья, и я решил его описать в моей новой тетради.

Я пришел в школу очень рано, задолго до начала уроков, но оказалось, что многие ребята пришли еще раньше меня — так всем хотелось поскорей опять увидеть нашу школу. Мы прямо не узнали ее — такая она стала нарядная, красивая. Все классы голубые и светлые, парты совсем как новые и вкусно пахнут краской, всюду развешаны новые карты, и по всему сразу видно, что война кончилась и наступил мир.

Мы бегали по всем этажам, заглядывали во все классы, во все кабинеты, даже в учительскую забегали, хотя там уже собрались учителя. И преподаватели тоже все были нарядные: наша классная руководительница Ольга Петровна пришла в синем шелковом платье, почти таком же красивом, как у мамы. А Николай Митрофанович, географ, надел все свои боевые ордена: Красную Звезду, орден Отечественной войны второй степени и четыре медали.

В этом году мы будем заниматься в новом классе, на втором этаже. Это очень большая комната с тремя окнами в сад. Все ребята сейчас же захотели сесть поближе к окну, и из-за этого подняли шум. Наверное, я за лето отвык от школы, потому что у меня в голове загудело от такого крика. Все здоровались друг с другом, рассказывали, как кто провел время, разглядывали разные редкости. Сережа Балашов принес горох со своего огорода, а Тоська Алейников мигом смастерил рогатку — и давай стрелять в ребят.

Конечно, сейчас же в это дело вмешался Леша Винтик: он не может усидеть спокойно, когда что-нибудь такое затевается. Если собралась кучка ребят и балуется, там уж непременно вертится Винтик, что-то вынюхивает маленьким носиком и всюду хочет успеть.

Винтик нарисовал на бумаге круги и развесил их на доске.

— Расстояние десять и пятнадцать шагов. Стрельба только по целям, — объявил он. — Школа снайперской стрельбы открыта!

Но тут прибежал Паша Воронов — в военной гимнастерке с подшитым белым воротничком. Глаза у Паши очень зоркие; он у нас председатель совета отряда и всегда все замечает.

— Это что за снайперство в классе?! Кто хочет стрелять, пусть отправляется во двор, — сказал он.

Но никому не хотелось уходить из школы. К тому же раздался звонок, и все, построившись по классам, пошли в зал.

Мы начинаем учиться