История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре - Джон Бартон

Там, где Псалмопевец поражен тем, сколь Бог заботится о сотворенных Им людях, Иов скорбит о том, что Бог проявляет к человечеству столь навязчивый и непрошеный интерес.

Во всей книге звучит главная тема беседы: почему Иов, явно невинный и набожный, страдает от страшных болезней, разорен и презираем? Друзья предлагают ответы на эту загадку, и их версии согласуются с общим тоном Книги Притчей. Возможно, в Иове больше зла, нежели кажется? («Верно, злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца», Иов 22:5). Или его испытывают? («Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказания Вседержителева не отвергай», Иов 5:17). Или, может, его страдания окажутся краткими и вскоре забудутся, когда Бог вернет ему здоровье и благополучие? («И если вначале у тебя было мало, то впоследствии будет весьма много», Иов 8:7). Иов отвергает все эти ложные объяснения. Кульминация книги – появление Бога (в чем-то оно сродни deus ex machina греческих трагедий). И Бог саркастически говорит Иову, что тот ничего не знает, ибо ничтожен в сравнении с мощью Создателя:

Но кроме того, Бог исцеляет Иова, благословляет его и таинственно провозглашает, что Иов «говорил верно», а его друзья – нет (Иов 42:8). Книга остается сокровенной – и показывает, что даже в учительном тексте, темой которого откровенно избраны притязания самой традиции мудрости, мы не находим окончательного разрешения затронутых богословских проблем. В этом Книга Иова отличается от сходных трудов на всем Древнем Ближнем Востоке, например от вавилонского текста, который начинается со слов: «Восхвалю я Господа мудрости» [5]. В последнем ясно сделан совершенно иной вывод: страдающий праведник поистине виновен в грехах против богов.

Книга Екклесиаста (Кохелет) пронизана сомнениями в еще большей мере, нежели Книга Иова. В целом она стремится найти глубинный смысл жизни – и отрицает, что это возможно. Все – «суета», на иврите, гевель – «бессмыслица», «нелепость». И дело не в том, будто мы зря тщеславимся из личной гордыни. Все просто по природе своей напрасно, тщетно и ни к чему не ведет. Даже знаменитый отрывок про «всему свое время» в контексте становится иллюстрацией к неизбежности бессмысленных событий – и это ясно, когда мы приведем его с последней строкой (которую часто опускают).

Как и Иов, Екклесиаст часто цитирует изречения, сами по себе предполагающие, будто в том, что происходит на земле, есть порядок и польза, но перестраивает их контекст, желая показать тщету человеческих стремлений:

По сути, это пародия на учительную книгу. Она подрывает все устои премудрости. Почти все библеисты полагают, что она написана в эллинистический период – отчасти оттого, что в ней есть признаки позднего иврита, – а если это так, то она могла кое-что заимствовать и у греческого скептицизма. Ее называют словами «сына Давидова» (Еккл 1:1), и обычно это воспринимали в том смысле, что она (как и Книга Притчей) притязает на право считаться творением Соломона, – но, возможно, здесь просто речь о царе из рода Давида. И равно так же, как Книга Иова заключает мудрость своих изречений в границы повествований – пролог и эпилог – Книга Екклесиаста содержит ряд очень кратких историй, призванных показать, отчего дела человеческие пошли столь плохо и не имеют конечного смысла:

Возможно, некоторые из этих историй – или же все – содержат завуалированные отсылки к событиям израильской истории [7], но обезличены, чтобы казаться типичным отражением «суеты желаний человеческих» [8]. Редактор добавил в книгу эпилог, призванный силой ввернуть ее поучения обратно к библейской ортодоксии:

Почти для всех, кто читает Книгу Екклесиаста в наши дни, этот эпилог слишком запоздал. Ее сомнения уже впечатаны в наш разум – задолго до того, как мы достигнем этой резко диссонирующей посылки. Кажется, автор стремится научить нас одному: довольствуйтесь тем, чего способен достичь род человеческий – и не обрекайте себя, пытаясь понять мир. Как и у Вольтера в Кандиде [9], мораль проста: нам следует «возделывать свой сад» и наслаждаться жизнью, которая нам дана, а не пытаться достичь недостижимого.

Так учительная литература не просто устанавливает закон, а вовлекает читателя в диалог о человеческой жизни и ее устроении. Она склонна не к догматизму, а к «открытым финалам». А если в ней и предлагается знание о мире и путях его, то через притчи и мудрые изречения, над которыми предстоит размышлять, а не через суровые диктаты, которые можно только принять – и следовать им беспрекословно. Вероятно, наиболее типичны краткие параграфы в Притч 30, где проводятся аналогии между человеческой жизнью и миром природы, а нас приглашают подумать о них, не делая никаких конкретных и практических выводов: