Осмелишься соблазнить? - Эбби Грин

Эдди отрицательно покачала головой, не желая ничем нарушать необыкновенное состояние. Все это было похоже на сон, от которого не хотелось просыпаться. Она видела Лондон, лежащий далеко внизу, словно мерцающий ковер рождественских огней.

И Себастио.

Она ощущала на себе его взгляд, и это опьяняло ее больше, чем шампанское. Когда он так на нее смотрел, она чувствовала себя красивой.

До сих пор ей казалось, что в ее теле был какой-то изъян. Ему так долго было отказано в развитии. Ее месячные по-прежнему были нерегулярными…

- Что это за шрам у тебя под ключицей?

Эдди вздрогнула и инстинктивно подняла руку. Она и не знала, что его видно.

- Так… одна старая травма…

Отчаянно желая сменить тему, она спросила:

- Ты когда-то играл в регби… вероятно, это была особая жизнь? - И тут же пожалела об этом.

Но его лицо неожиданно смягчилось.

- Если честно, то я очень скучаю по тому времени. Мало кто может это понять, за исключением таких же бывших игроков.

Теперь Эдди была заинтригована.

- Как ты попал в этот мир? Несколько необычный выбор для того, кто должен был унаследовать банковский бизнес.

Он усмехнулся:

- Да, необычный. Но как-то летом меня отправили в лагерь под Буэнос-Айресом - после одного проступка, который взвинтил моего отца, - где была команда по регби. Я начал играть, и оказалось, что у меня неплохо получается. Ну я и подсел на это. То, что это доводило до бешенства моих родителей, было только дополнительным стимулом. А потом учеба в Европе. Это дало мне возможность еще дальше продвинуться в моем увлечении. Там регби пользуется огромной популярностью.

- Мой отец тоже большой поклонник этой игры, - неожиданно смутившись, сказала Эдди. - Кажется, он даже был на том матче в Эдинбурге, четыре года назад.

- А ты не была?

Эдди покачала головой, избегая его взгляда. Каким-то образом они опять вернулись туда, откуда ей хотелось его увести.

- Нет. Я тогда была занята другим…

Он взял ее за руку:

- Ну что, пойдем?

Эдди кивнула, чувствуя облегчение, что ей все же удалось избежать нежелательной темы.

* * *

Едва открыв дверь квартиры, Себастио остановился и, притянув к себе Эдди, закрыл ей руками глаза.

- Себастио… что?

Он провел ее дальше так, чтобы она ничего не могла видеть. Она слышала только тихий, словно издалека доносящийся джаз.

- Себастио?…

Он медленно опустил руки, и Эдди от изумления выдохнула. В углу комнаты стояла рождественская елка, украшенная маленькими свечками, настолько искусно исполненными, что они казались настоящими, хотя Эдди и знала, что в них спрятаны хитроумные светодиоды.

А под елкой, завернутые в серебристую и розовую бумагу, лежали подарочные коробки. Были в комнате и другие декорации, очень изящные и сочетающиеся со всем остальным. И дразнящий аромат специй.

Эдди была ошеломлена. И все это для нее?

- Тебе нравится? - В голосе Себастио послышалась нехарактерная для него неуверенность.

- Очень… - прошептала она. - Но я всегда думала, что это моя работа.

Он покачал головой.

- Твоя работа для меня официально закончена. Я нанял ту же команду, которая была с тобой в Ричмонде. - Его губы дрогнули. - Заплатил им маленькое состояние, чтобы работа была сделана в срок.

Эдди смутилась:

- Не стоило так беспокоиться…

- Я пригласил тебя на Рождество, и я знал, что ты любишь такие вещи.

Эдди вдруг часто-часто заморгала и, пробормотав что-то насчет того, что ей нужно в ванную, исчезла из комнаты. Странно было оказаться настолько чувствительной, но она никак не ожидала такого от Себастио. Особенно если учесть, что он сам ненавидел Рождество.

Ополоснув лицо холодной водой, Эдди вернулась в комнату.

Себастио протянул ей стакан:

- Виски.

Эдди кивнула, надеясь, что он предложил ей это не потому, что заметил ее слезы. Она взяла стакан, сделала глоток и снова отдала стакан Себастио. Почему-то казалось странно интимным пить с ним из одного стакана.

- Для человека, который ненавидит Рождество, ты выступил очень прилично.

Он сделал глоток виски и посмотрел на нее. Она заметила, что он снял пиджак и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

- Я не всегда ненавидел Рождество.

- В самом деле?

Он кивнул и протянул ей стакан.

- Одно время я встречал Рождество вместе с бабушкой - здесь, в Лондоне. Моя мать наполовину англичанка. Родители привозили меня сюда, когда отправлялись отдыхать на Карибы.

И Себастио рассказал ей об этих относительно спокойных годах. Рассказал о жившем в доме у бабушки одноглазом спаниеле Чарли.

- Когда бабушка умерла, родители не позволили мне привезти Чарли в Аргентину. Они его усыпили.

От мысли о юном, тогда еще не испорченном цинизмом Себастио, который любил Рождество, бабушку и ее одноглазого спаниеля, у Эдди снова защипало глаза.

- Твоя бабушка, похоже, была очень милой женщиной… и то, как твои родители поступили с ее собакой, просто ужасно.

- Поверь, это еще не самый страшный их грех, - с горечью сказал Себастио.

Эдди вдруг поняла, каким одиноким он, должно быть, чувствовал себя тогда. И как ей повезло, что у нее были такие любящие родители.

Она отдала ему стакан. Он допил то, что там оставалось, и повернулся к Эдди. Напряженный блеск в его глазах превратил их в расплавленное серебро.

- Я не очень хочу сейчас разговаривать.

Неожиданно почувствовав странную смелость, Эдди спросила:

- И чего же ты тогда хочешь?

Себастио положил ей руки на талию и повернул к себе спиной. Она почувствовала его дыхание, а потом губы на своей шее, плечах…

Прохладный воздух коснулся ее разгоряченной кожи, когда он медленно расстегнул молнию на платье. Ее должно было это смутить - она стояла прямо перед окном, - но не смутило. Ощущение было хотя и незаконным, но ужасно приятным. Эдди видела свое отражение в стекле, когда ее платье упало на пол. Себастио был так близко от нее, что она чувствовала его возбуждение. Его рука обвила ее талию и скользнула вверх, накрыв ладонью ее грудь.

Ее сосок заострился, и он нежно ущипнул его, заставив ее выдохнуть. А потом прошептал на ухо:

- Я хочу, чтобы ты вознеслась на вершину блаженства…

Эдди задрожала как натянутая тетива. Себастио расстегнул ее бюстгальтер и спустил вниз трусики. И заставил смотреть на их отражения, играя на ее теле, как на послушном инструменте, приводя через крещендо к ослепительному финалу.