Продажная тварь - Пол Бейти

Мы ехали по оживленной трассе, пытаясь пробиться вперед, виляя с полосы на полосу. Все бы ничего, но на пересечении 405-й и 105-й улиц начались пробки. У моего отца была теория, что бедные — самые лучшие водители, так как не могут позволить себе страховку, поэтому ездить им приходится так же, как и жить, — с осторожностью. И вот мы ползем как улитки, зажатые со всех сторон такими же незастрахованными ржавыми драндулетами, ползем со скоростью восемьдесят километров в час, наши подобранные на помойке «дворники» бестолково болтаются на ветру, а Хомини начинал потихоньку отходить от садомазохистского кайфа, воспоминания, если не только боль, о его сессии рассеиваются и уходят одно за другим. Ощупывая синяки на руках, он вслух удивился, откуда это у него. Я вытащил из бардачка косяк, предлагая ему «медицинскую» затяжку. Хомини отрицательно качает головой и говорит:

— Знаешь, кто из нашей банды курил? Малыш Скотти Бекетт.

Скотти. Большеглазый белый «постреленок», который всегда оказывался рядом со Спэнки. Мордашка симпатичная, но он неважно играл и быстро вылетел из сериала.

— Да что ты говоришь? А Спэнки не сидел на наркотиках?

— Спэнки ни хера не делал, только ебался направо и налево.

Я опустил стекло. Ехали мы медленно, дым от марихуаны виновато завис в воздухе. Существует легенда, что «Пострелята», как и «Макбет», — прóклятые постановки, после которых актеры быстро умирали.

ЧЛЕН «БАНДЫ» ВОЗРАСТ ПРИЧИНА СМЕРТИ Альфальфа 42 Тридцать выстрелов в лицо (по пуле на каждую веснушку) в ссоре из-за денег Гречиха 49 Инфаркт Уизер 19 Авиакатастрофа во время учебного армейского полета Дарла Худ 47 По словам Хомини, он затрахал ее до смерти. На самом деле — гепатит Чабби 21 Имел что-то тяжелое на душе. Безответная любовь к мисс Крэбтри, 136 кг жира при росте 150 см Фрогги 16 Сбит грузовиком Щенок Пит 7 Проглотил будильник

Хомини заерзал на сиденье, ощупывая на спине набухшие красные следы от хлыста, и не понимал, откуда они и почему кровят. Черт, лучше бы я позволил ему умереть! Я мог бы выкинуть его из машины на потрескавшийся, в пятнах машинного масла асфальт на шоссе Харбор. Да кто его задавит — движение полностью встало. На полосе скоростного движения лежал перевернутый «ягуар». Терпеть не могу эту модель. Владелец «ягуара», в свитере с высоким воротником, сидел на земле живой и невредимый и, прислонившись к разделительному барьеру, читал книгу в твердой обложке, из тех, что продают только в аэропортах. Посреди полосы, разбитая всмятку от наезда сзади, поджаривалась вместе с водителем «хонда седан» в ожидании эвакуации на свалку и кладбище соответственно. У всех «ягуаров» названия моделей, как у ракет: XJ — S, XJ8, E — Type… А «хонды» словно называют для пацифистов и дипломатов с гуманитарными миссиями. «Аккорд», «сивик», «инсайт»[82]… Хомини выбрался из машины, твердо вознамерившись разрулить пробку. Размахивая руками, словно сумасшедший, — а Хомини и был сумасшедшим, — он разделял машины по цвету. В смысле не по цвету машин, а цвету кожи водителей.

— Чувак, ты у нас черный? Давай назад. Белый, все белые на правую полосу. Коричневый, разворачивайся. Ты, желтолицый, вставай в хвост к белым, пусть рассосется. Краснокожий, полный вперед! Мулаты — жми на газ!

Если он не мог определить на глаз, то спрашивал напрямик:

— Чикано, говоришь? А это то есть какого цвета? Ты просто так, хуеплет, расы не придумывай. Это я рuto[83]? Вот где я видел твое puto, понял, pendejo[84]! Быстро встал на свою полосу, ниггер, и не высовывайся. Твое место там!

Когда приехали полицейские с мигалками, машины уже двинулись, и Хомини забрался обратно в машину, отряхивая руки, как будто он что-то сделал.

— Во как надо, видал? Меня этому научил Саншайн Сэмми: «Время никого не будет ждать, а ниггер будет ждать кого угодно ради чаевых в 25 центов».

— Что за Саншайн Сэмми?

— А тебе какая разница, кто такой Саншайн Сэмми. У вас, у новых ниггеров, и черный президент, и игроки в гольф. А у меня — Саншайн Сэмми. Это был настоящий постреленок, то есть самый первый из нас. Вот уж кто спасал нашу ватагу из самых крутых передряг! Он и был настоящим беспартийным лидером!

Хомини плюхнулся на сиденье, сцепив руки за головой, выглянув в окно и свое прошлое. Чтобы заполнить паузу, я включил трансляцию матча с «Доджерс»[85]. Хомини тосковал по старым добрым временам, по Саншайн Сэмми, а я — по Вину Скалли[86], сладкозвучному голосу объективности прямого репортажа. В моем пуританском понимании бейсбола старые добрые времена — это все, что было до появления десятых игроков, стероидов, игр между лигами, говнюков на дальней части поля, до лихо заломленных назад бейсболок, слетающих с голов после каждой неудачной попытки игрока поймать «каттер» или «свечу», теряющихся под солнцем национального досуга. Те времена — это я и мой отец, жующие «доджер-доги», запивая их газировкой; мы, два черных ученых лоботряса, что сидят и томятся на июньской жаре вместе с мотыльками, кроя на чем свет нашу команду, занявшую пятое место, и мечтая о временах, когда играли Рон Сей, Стив Гарви, Сэнди Коуфакс, Дасти и Томми Ласорда. Хомини грустит по временам, когда он олицетворял собой американский примитивизм. Ведь это означало, что он жив: даже карнавальному негру в баке-ловушке хочется внимания. И эта страна — латентный старшеклассник-гомосексуалист, мулатка, косящая под белую, неандерталец, без конца выщипывающий сросшиеся брови, — нуждается в таких, как Хомини. Чтобы было в кого швырнуть бейсбольным мячом, кого обозвать пидором, на ком оттоптаться, куда вторгнуться, где ввести эмбарго. Этой стране всегда нужно что-то вроде бейсбола, чтобы вертеться у зеркала вместо того, чтобы заглянуть в него и вспомнить, где зарыты тела. В тот вечер «Доджерс» продули третий раз подряд. Хомини выпрямился и протер окошко на запотевшем ветровом стекле.